Бета: Kagami
Жанр: Драма
Потянув выцветшую сумку зубами, Дэззи вопросительно взглянула на меня своими блестящими карими глазами. Потрепав собаку по шерстке, я подобрал выкатившиеся из сумки финики и закинул их обратно. Путь предстоял неблизкий, к соседнему селению. Там как раз заложили фундамент новой мечети. К тому же в оазис накануне прибыл некий святой отец из католической миссии, находившейся в двух днях пути отсюда. Он отчего-то решил, что должен взглянуть на меня своим не затуманенным взглядом. Наверное, загорелся желанием направить на путь истинный. Об этом мне поведала Тума. Местная. К тому же на прошлой неделе я слышал, как она жаловалась, что к ее старику опять по ночам приходит темный даджал…Я понимал, что старик Кудама явно опять слегонца обкурился, но Туме об этом рассказать не мог.читать дальше
Нетерпеливо тявкнув, Дэззи бухнулась боком о дверь, словно оперлась на нее, и, высунув свой длинный розовый язык, тяжело задышала.
Не спорю, было действительно жарко. Приоткрыв дверь, слегка прищурился. Солнце уже было довольно высоко и нещадно жарило. Здесь, в горной тени, это еще не так ощущается, но, если выйти на открытую местность, появляется чувство, что ты один из вечных каторжников Божественной комедии Данте Алигъери. Правда, дурацкое сравнение…
Все же, набрав полные легкие воздуха, я переступил порог и запер за собой дверь. Кряж, у подножия которого и стояло мое жилище, отбрасывал на землю причудливую тень, разлившуюся по пустыне, словно исполинское чернильное пятно.
Пока я думал непонятно о чем, Дэззи успела отбежать метров на сто и теперь ожидающе смотрела в мою сторону, махая длинным лохматым хвостом, словно метелкой. Стройная, достающая в холке мне почти до бедра, янтарно-желтого цвета — она была просто неподражаемой псиной со своим извечным пониманием и непримиримостью ко всему новому. Порой она даже напоминала мне кое-кого.
Отогнав прочь эту мысль, я тронулся в путь. Собака то кружила возле меня, то отбегала далеко вперед, то замирала у очередного холмика или ямы, возбужденно принюхиваясь.
Присвистнув, я отвлек ее от выискивания очередной добычи. Вскоре станет жарче, потому не стоило задерживаться здесь.
Разочаровано махнув хвостом, Дэззи поплелась за мной. Она понимала и поднырнула мордой под мою ладонь, словно требовала платы, за столь кощунственное игнорирование ее желаний. Почесав ее за ухом, ускорил шаг и вскоре вышел к обрыву. Вниз, почти что из-под моих ног, каменной волной убегала единственная здесь тропа, за сотни лет отполированная до блеска несметным количеством человеческих ног. Передо мной каменным морем простиралась пустыня. Воздух дрожал и переливался над ней, словно от огня, но это была всего лишь иллюзия, как неоперившаяся птица, мираж далекого океана. Мне кажется, я до сих пор чувствую его соль на губах. Воспоминание не из самых приятных, да и ставшее не нужным за столько лет.
Оазис, к которому я шел, находился далеко на горизонте, он был разбит вокруг Бурлящей Воды — источника, бьющего здесь ключом с незапамятных времен.
Как говорил один местный старик: «Кровь то от Нун, Тефнут благодать. Да будет так…»
— Дэззи! – позвал я, привычно ступая на тропу и, наконец, спускаясь вниз.
Каждый раз, спускаясь в эту жаркую долину, я невольно чувствовал на себе дыхание ее величества Приключения. Сердце начинало колотиться быстрее, на сознание накатывало то дивное возбуждение, когда ты стоишь в преддверии тайны. Был ли жаркий день, чарующая ли россыпями звезд ночь, я чувствовал, что вплотную приближаюсь к разгадке. А дальше, словно наваждение, я ошибался дверью ведущей на задворки этого мира. Я начинал видеть то чего не должен видеть человек, я начинал знать вещи, которые не принято знать.
От этого становилось и тягостно, и радостно… Ибо я не понимал, наткнулся ли случайно на эти знания, или Бог сам открыл передо мной путь к познанию.
Признаюсь, я пытался исчезнуть. Сбежал к этому горному кряжу подальше от людей, чтобы не будоражить и не волновать устоявшийся порядок их жизней.
Камешек совсем некстати укатился из-под ноги, уволакивая меня за собой. Не успев закричать, я повис над обрывом, слыша, как трещит ткань над головой и рычит Дэззи. Она успела ухватить меня зубами за одежду и теперь медленно съезжала с тропы под моей тяжестью. Мне даже показалось, я вижу, как ее лапы скользят по камню. Но я, естественно, не видел этого.
Ухватившись за уступ руками, выкарабкался на ровную поверхность и, тяжело дыша, взглянул в небо. Собака что-то проскулила и, опустив голову, уткнулась носом в свои лапы…
В кровь содрала, понял я, внимательно рассматривая ее. Одного когтя явно не хватало, да и подушка на лапе кровоточила. Погладив ее по голове, я уже полез за сумкой и теперь только понял, что та улетела вниз…
Жаль. Там был платок…
В конце концов, вернувшись домой, продезинфицировал Дэззи искалеченный палец, перевязал лапу и отправился в путь один. Я не особо сентиментален и вряд ли нянька кому-то, но, думаю, поступил правильно.
Самочувствие было препаршивым. Честно говоря, второй раз за день спускаться по этой тропе после произошедшего было страшновато. Я все еще переживал то волнение, пленившее меня после неудачного падения. У меня даже возникло желание преодолеть спуск ползком на заднице. Я невольно усмехнулся, едва ли найдется тот, кто осудит меня за эту слабость. Болтать ногами над пропастью — занятие не из веселых и явно не из ряда эзотерических способов познания себя, как конструктивной детали мира, типа Инь и Янь.
Хотя в такие моменты, когда чувствуешь на себе дыхание преисподней, кажется, что перед тобою действительно открываются эти самые дороги познания простых истин. В этом плане я был в некотором роде уникален. Я знал их, жил ими, наслаждался каждым мгновением. Чего не знал, так это кто я такой на самом деле. Это не вопрос философского уровня и не вопрос, адресованный истинно верующим. Я действительно не знал. Свалившись с тропы, отчетливо осознал это... Или вспомнил, что не помню ничего? Хех… Если бы Тума услышала эти самокопания, она бы сказала, что я наконец нашел свой истинный путь, обрадовалась и, скорее всего, опять бы попыталась вручить мне тот старый пожелтевший конверт. Мол бери, загляни... это твоя память там, внутри.
Соль в том, что мне не нужна была эта память. Просто не хотел знать, кто я такой и каким чудом здесь очутился.
Старик Кудама, как всегда, восседал на своих подушках и дымил, зажав мундштук в зубах. Маленький, грузный с мелкой блестящей проплешиной на голове и извечно задумчивыми темными глазами. Он мог прошибить насквозь взглядом. Мне порой даже казалось, что это взгляд не обычного человека, а властителя, привыкшего держать весь мир в узде.
— А… пришел-таки, — приветственно махнул он рукой, приглашая присесть рядом. Это было в его характере. За те двенадцать лет, что я знаю его, эта привычка ни разу не изменилась. Он протянул мне мундштук от кальяна, и я так же привычно отказался.
Это наше поведение было уже из ряда обычая, сложившегося за долгие годы нашего общения.
По-правде говоря, кроме него и его дочери я почти ни с кем не общался всерьез. Те люди, которые толпами шли ко мне, здесь вообще не в счет. Они все были для меня безлики. А ту судьбу, которую я видел для них, они могли с таким же успехом повернуть вспять и назвать меня лжецом.
— Ты как всегда являешься подобно самуму, — протянул старик, причмокивая.
— Так же неожиданно? — я не удержался и все же слегка съязвил. Кудама ответил с той неповторимой кривой усмешкой, которая присуща людям бывалым.
— Так же не прошен и опасен, — пояснил он, наверное, его позабавило мое удивление. В конце концов, он даже хохотнул, — вчера я имел неосторожность столкнутся с кафиром.
— Священник, — понял я.
— Да, — кивнул он. Зашла Тума с подносом и посудой, и старик сразу же прервался. Женщина осторожно поставила на столик между нами чайник с пиалами и так же тихонько удалилась.
— Пренеприятная личность, — продолжил Кудама, пока я разливал чай. —В отличие от тебя, — указал он на меня мундштуком, — он даже считает, что правоверные несут на себе число зверя.
Я поперхнулся.
— Он такое сказал? – честно говоря, мне не верилось.
— Он не только это сказал, парень, — мягко улыбнулся старик и, слегка подавшись вперед, прошептал: — Он искал тебя, утверждая, что сам дьявол движет тобой.
— Дьявол? — все же я решил отставить чай в сторону, рискуя опять подавиться от удивления.
— Он спрашивал, ты ли ложный мессия, Аль-Масих ад-Даджаль? — последнее он буквально шептал мне на ухо, а я с замиранием сердца понимал, что это отнюдь не доверительная беседа.
— Я думаю, он обознался, — взглянул я старику в глаза, — я не мессия.
— Но люди идут к тебе с вопросами и получают ответы, — заметил старик Кудама, — да и моя дочь не брезгует твоими советами, я не прав?
Что я мог сказать? Лишь развел руками. Мужчина задумчиво нахмурился, продолжая курить. Дым был ароматным, слегка дурманящим. Я бы хотел поговорить в других условиях, но вряд ли этот человек согласился бы. Уж очень он любил это занятие.
— А что вы ему ответили? — решил я поддержать беседу. Он впервые улыбнулся и хлопнул меня по плечу:
— На все воля Аллаха, разве я не прав?
Я не любил ходить куда-либо один. Дэззи всегда сопровождала меня. Мне даже казалось, эта собака мой негласный ангел-хранитель, что она сегодня успешно доказала.
Тума, как обычно, завернула мне своей стряпни в мешок. Дома она всегда была молчаливой и стыдливо прятала глаза. Поблагодарив, я уже собирался покинуть их, когда ее отец окликнул меня и позвал за собой. Естественно, что я пошел. Невежливо отказывать хозяину.
— Я был груб, — тихо начал Кудама, когда мы зашли в небольшую комнатку. Здесь он проводил много времени, это буквально чувствовалось. Мне казалось, вся мебель, книги, документы, даже старый глобус пропитались теми травами, которые хозяин постоянно курил.
Подойдя к письменному столу, он вытащил знакомый мне конверт и бросил его на столешницу.
— Почему о его содержимом знает пол оазиса, а тебе не интересно? — раздраженно прошептал он. Его глаза даже заблестели от злости.
— Потому что, если я забыл, значит, так было надо, — я был непреклонен.
— Эх… дите ты… — разочаровано вздохнув Кудама и, распечатав конверт, высыпал содержимое на стол. Я неожиданно поймал себя на том, что отвернулся.
— Дите и есть дите, — продолжал он. — Дай хоть раз тебе помочь…
— Мне не надо, — я просто перестал его слушать. Стало неуютно. Не хотел я, может даже боялся вспоминать. Но память сама взрывалась во мне яркими образами прошлого… подобно тому воспоминанию об океане и соленом привкусе на губах…
Священник, которого Кудама не брезговал каждый раз называть кафиром, повстречался мне на обратном пути. Я заметил его на краю оазиса, уверенно шагающим в сопровождении местного мальчишки в сторону возвышающегося на горизонте кряжа. Трудно было не заметить его вызывающе черные одежды с накрахмаленным белым воротником. Святой отец, видимо, в дань путешествию, был не в сутане а в брюках и плотно застегнутой рубашке.
Завидев меня, мальчонка замахал руками и начал что-то возбужденно рассказывать отнюдь не старому мужчине. Тот остановился и, повернувшись в мою сторону, ждал, пока мы не поравнялись.
Честно говоря, я предпочитал пройти мимо него. К сожалению, он окликнул меня так же, как доселе окликали меня десятки людей здесь.
— Эй, парень… скажи мне…
Я повернулся чисто по привычке, потом напомнил себе, что я человек, а у человека должно быть имя…
— У тебя есть имя? — закончил он свой вопрос и я уставился на него не находя ответа.
— У каждого есть имя, — пожал я плечами и ускорил шаг. Только не хватало мне любопытного миссионера на мою голову.
— Мсье Пахет, может все же уважите меня своей благосклонностью? — заявил он на французском и я с удивлением осознал, что понял его. Невольно остановился и обернулся.
— Мсье Пахет, — он трусцой подбежал ко мне и положил ладони на мои плечи, — Господь с вами, вы это понимаете?
Он говорил, а внутри меня вздымалась целая буря чувств… Этот язык, что-то очень родное, похороненное глубоко во мне.
— Я вас не понимаю, — прошептал я на местном наречии и покачал головой, просто соврал: — Не понимаю.
Мальчик, все это время стоявший неподалеку, ухватил мужчину за рукав его рубашки и затараторил на ломанном английском, объясняя, что я не понимаю французский. Хороший мальчик.
— Мистер Пахет, — не сдавался он, переходя на прекрасный английский, — вы меня понимаете?
Я снова покачал головой и поспешил ретироваться. Эта встреча неожиданно стала очень неприятной…
Дэззи все же умудрилась занести инфекцию. Скулила с самого утра, то и дело пытаясь содрать повязку и облизать рану. Пару раз ей это даже удалось, и мне пришлось надеть на нее намордник. Жестоко конечно, но я не знал, как иначе поступить.
Стоило собрать трав для отвара и серьезно заняться раной. В итоге… я даже нашел свою сумку с треснувшей баклагой и почерневшими измятыми финиками. Теперь их оставалось разве что засахарить…
Видение нахлынуло неожиданно. Образы буквально лились ярким потоком перед глазами, лица, разговоры, события. Ее глаза… Это было трудно удержать в себе. Это всегда было тяжело. Повалившись на землю, я невольно обхватил голову руками. После даже осознал, что кричу неистово, страшно, как не может кричать здоровый человек. Мне грезился океан, словно воплощение самого Нуна. Я видел призрачный девичий стан в соленой воде, обнаженный, едва скрытый, словно сама Тефнут поманила к себе… И эти ее белокурые волосы, которые целовал… как же страстно целовал это тело…
Я долго не мог придти в себя. К вечеру сорванное горло даже начало першить, и я, больной, с раненной собакой на руках, уставившись в окно, пытался понять то, что видел у тропы. Помнил я этих людей, которых узрел по чьей-то неведомой воле? Вел ли когда-либо такие беседы? Прикасался ли к настолько соблазнительному телу?
Порой взгляд тянуло к тем мешковатым штанам, в которых я ходил к Кудаме… Там в кармане был ответ… от которого мне больше не сбежать.
Дернувшись, Дэззи тряхнула мордой и потрусила к своей миске.
— Согласен, — прошептал я, действительно стоило поесть. — А раз ты хочешь жевать, значит выздоравливаешь.
Собака моргнула, уставившись на меня. Наверное, просто не поняла ничего. Мне кажется, я порой отношусь к ней как к человеку и жду от нее человеческих реакций. Но сколь бы не было умным это животное, оно все равно не может понять всего…
В кармане брюк лежало содержимое конверта. Вот прямо сейчас вижу, как Кудама вытряхнул на стол старую электронную сигарету, успевшую за столько лет стать неисправной. Мне явно представлялось, как он поражался диковинке, и как Тума боязливо прикладывала ее к своим тонким губам, пока никто не видел. И я знал, что так было в действительности…
Там же был коробок-конвертик с единственной картонной спичкой. Серы на ней не было, кто-то успел оборвать кончик. На самом же коробке была фотография девицы в недвусмысленной позе и номер телефона. Как говорится: «Рады видеть вас в Амстердаме». Сувенир с улицы красных фонарей. Мне даже не потребовалось напрягать память, понимание пришло само, словно яркий луч, прорезавший кромешную тьму.
И хотя я отвернулся и не видел, что сыпется на стол, некая высшая сила все равно крутила в моем сознании фильм с покадровой съемкой каждого предмета. Словно издевалась надо мной.
Вот обрывок бумаги со следами помады — то что осталось от ее письма. Духи уже выветрились, но их аромат витает в моих воспоминаниях легким цветочным дурманом, никак не ассоциирующимся со слащавостью их обладательницы. А еще календарь за прошедший год… Точнее за тот год, после которого я забыл все… Так, словно я в тот миг прочертил финишную линию под прошлой жизнью.
Я и прочертил… ни сколь не жалея о своем выборе.
С тех пор прошло тринадцать лет. Двенадцать из которых я жил в счастливом неведении и верил, что это плата за дар которым я наделен.
Я ошибся. Я все равно продолжаю видеть то, что не должен видеть… от воспоминаний это не зависит. Как ни печально, в этот момент я наконец понял, что же за видение снизошло ко мне у той тропы.
Стоило ли подготовиться, или пустить все на самотек? Я не знал. Хитрить было не в моем характере. По крайней мере, я так считал последние двенадцать лет. Я ведь честно верил в это.
К вечеру собаке стало хуже. Я даже обрил лапу, чтобы было четче видно состояние кожи… Как оказалось, лапа подпухла. В результате я отправился охотиться в одиночку. Хотя, какое там охотиться... проверить силки, я не привередливый. Мне любая живность сойдет.
А когда вернулся, в доме уже были они…
— Мсье Пахет, — начал священник, поднимаясь с моего стула. Я не удивился. Я знал, что он явится сюда. Видел. Чуть левее, ближе к кровати стояла Дэйзи. Она сильно изменилась за тринадцать лет. Только белокурые волосы, как и прежде, забавно вились, ниспадая до самого пояса…
Кажется, в ее честь я назвал свою собаку. Почему-то понял это только теперь.
— Поль, — прошептала она, ступая ко мне, но я предпочел оставить все как есть. Мне не нужна ее любовь, как не нужен обрывок письма со следами ее помады. — Ты помнишь меня? — голос из далекого прошлого. Сердце трепещет от этого ее амьенского говора. Как звон серебряных колокольчиков. Я любил ее? Да… любил, когда-то давно в прошлой жизни.
Я покачал головой и на ставшем привычным арабском предложил покинуть мою скромную обитель. Естественно, что они ни слова не поняли, но явно осознали. Дэйзи озадаченно взглянула на священника, и только теперь я заметил, что ее кисть кровоточит. Я даже протянул ей чистую тряпку, чтобы завязала руку. Она расплакалась… и попыталась меня поцеловать…
Значит… это привкус ее слез ранее не давал мне покоя?
Все же я не смог отпустить их ни с чем. Написал им записку. Описал все, что видел у тропы. Если захотят, то переведут. Теперь Дэйзи Пахет стала для меня такой же безликой, как и сотни человек приходившие сюда до нее.
Мне хотелось сказать ей, чтобы не плакала. Чтобы верила, и все сбудется. Хотелось сказать это на родном… Но я не сказал.
Я написал ей в постскриптуме, что главное верить. Верить и жить, не оборачиваясь назад. Ведь время не идет вспять. Мы не можем изменить былое.
Боль забывается. Даже память исчезает из глубин нашего сознания.
Я написал об этом и нисколько не сожалею, что соврал ей в последний раз…
* * *
Дэззи я нашел пристреленной на заднем дворе. Глупышка, напала на людей, рвущихся в мой дом. Вот почему кровоточила рука той женщины…
Плакал ли я? Кто знает… я мог просто забыть об этом, как забыл о прошлом двенадцать лет назад… удобное умение, чтобы заживо умереть…
Словарик:
Самум - знойный сухой ветер в пустынях Северной Африки и Аравийского полуострова. Обычно перед налетающим шквалом самума пески начинают «петь» — слышен звук трущихся друг о друга песчинок. Поднятые «тучи» песка затмевают Солнце. Возникает самум при сильном прогреве земли и воздуха в циклонах и преимущественно при западных и юго-западных ветрах. Ветер несёт раскалённый песок и пыль и иногда сопровождается грозой. Температура воздуха при этом может подняться до +50 °C, а относительная влажность подходит к 0%. Шквал длится от 20 минут до 2-3 часов иногда с грозой. При самуме следует ложиться и плотно закрываться одеждой. В Алжирской Сахаре бывает до 40 раз в год.
Нун – в египетской мифологии первозданный океан, из которого родилось священное яйцо, из которого произошел Ра по гелиопольской легенде.
Пахет – египетская богиня восточной пустыни.
Тефнут – египетская богиня влаги.
Кудама – значение имени : старый; идущий вперед; первый ряд
Тума – значение имени: жемчужина
Кафир – неверный
Аль-Масих ад-Даджаль («ложный мессия») — аналог антихриста в исламской традиции. Его появление, согласно исламскому вероучению, ознаменует те испытания, которые выпадут людям в конце времён перед Концом Света.
Квартал красных фонарей — район города, в котором процветает проституция и другие виды секс-индустрии.
Амьен (фр. Amiens, пикард. Anmien) — город на севере Франции, на семи рукавах реки Сомма. Главный город исторической области и современного региона Пикардия. Административный центр департамента Сомма. Население 136 тыс. жителей.
Жанр: Драма
Заживо умереть
Потянув выцветшую сумку зубами, Дэззи вопросительно взглянула на меня своими блестящими карими глазами. Потрепав собаку по шерстке, я подобрал выкатившиеся из сумки финики и закинул их обратно. Путь предстоял неблизкий, к соседнему селению. Там как раз заложили фундамент новой мечети. К тому же в оазис накануне прибыл некий святой отец из католической миссии, находившейся в двух днях пути отсюда. Он отчего-то решил, что должен взглянуть на меня своим не затуманенным взглядом. Наверное, загорелся желанием направить на путь истинный. Об этом мне поведала Тума. Местная. К тому же на прошлой неделе я слышал, как она жаловалась, что к ее старику опять по ночам приходит темный даджал…Я понимал, что старик Кудама явно опять слегонца обкурился, но Туме об этом рассказать не мог.читать дальше
Нетерпеливо тявкнув, Дэззи бухнулась боком о дверь, словно оперлась на нее, и, высунув свой длинный розовый язык, тяжело задышала.
Не спорю, было действительно жарко. Приоткрыв дверь, слегка прищурился. Солнце уже было довольно высоко и нещадно жарило. Здесь, в горной тени, это еще не так ощущается, но, если выйти на открытую местность, появляется чувство, что ты один из вечных каторжников Божественной комедии Данте Алигъери. Правда, дурацкое сравнение…
Все же, набрав полные легкие воздуха, я переступил порог и запер за собой дверь. Кряж, у подножия которого и стояло мое жилище, отбрасывал на землю причудливую тень, разлившуюся по пустыне, словно исполинское чернильное пятно.
Пока я думал непонятно о чем, Дэззи успела отбежать метров на сто и теперь ожидающе смотрела в мою сторону, махая длинным лохматым хвостом, словно метелкой. Стройная, достающая в холке мне почти до бедра, янтарно-желтого цвета — она была просто неподражаемой псиной со своим извечным пониманием и непримиримостью ко всему новому. Порой она даже напоминала мне кое-кого.
Отогнав прочь эту мысль, я тронулся в путь. Собака то кружила возле меня, то отбегала далеко вперед, то замирала у очередного холмика или ямы, возбужденно принюхиваясь.
Присвистнув, я отвлек ее от выискивания очередной добычи. Вскоре станет жарче, потому не стоило задерживаться здесь.
Разочаровано махнув хвостом, Дэззи поплелась за мной. Она понимала и поднырнула мордой под мою ладонь, словно требовала платы, за столь кощунственное игнорирование ее желаний. Почесав ее за ухом, ускорил шаг и вскоре вышел к обрыву. Вниз, почти что из-под моих ног, каменной волной убегала единственная здесь тропа, за сотни лет отполированная до блеска несметным количеством человеческих ног. Передо мной каменным морем простиралась пустыня. Воздух дрожал и переливался над ней, словно от огня, но это была всего лишь иллюзия, как неоперившаяся птица, мираж далекого океана. Мне кажется, я до сих пор чувствую его соль на губах. Воспоминание не из самых приятных, да и ставшее не нужным за столько лет.
Оазис, к которому я шел, находился далеко на горизонте, он был разбит вокруг Бурлящей Воды — источника, бьющего здесь ключом с незапамятных времен.
Как говорил один местный старик: «Кровь то от Нун, Тефнут благодать. Да будет так…»
— Дэззи! – позвал я, привычно ступая на тропу и, наконец, спускаясь вниз.
Каждый раз, спускаясь в эту жаркую долину, я невольно чувствовал на себе дыхание ее величества Приключения. Сердце начинало колотиться быстрее, на сознание накатывало то дивное возбуждение, когда ты стоишь в преддверии тайны. Был ли жаркий день, чарующая ли россыпями звезд ночь, я чувствовал, что вплотную приближаюсь к разгадке. А дальше, словно наваждение, я ошибался дверью ведущей на задворки этого мира. Я начинал видеть то чего не должен видеть человек, я начинал знать вещи, которые не принято знать.
От этого становилось и тягостно, и радостно… Ибо я не понимал, наткнулся ли случайно на эти знания, или Бог сам открыл передо мной путь к познанию.
Признаюсь, я пытался исчезнуть. Сбежал к этому горному кряжу подальше от людей, чтобы не будоражить и не волновать устоявшийся порядок их жизней.
Камешек совсем некстати укатился из-под ноги, уволакивая меня за собой. Не успев закричать, я повис над обрывом, слыша, как трещит ткань над головой и рычит Дэззи. Она успела ухватить меня зубами за одежду и теперь медленно съезжала с тропы под моей тяжестью. Мне даже показалось, я вижу, как ее лапы скользят по камню. Но я, естественно, не видел этого.
Ухватившись за уступ руками, выкарабкался на ровную поверхность и, тяжело дыша, взглянул в небо. Собака что-то проскулила и, опустив голову, уткнулась носом в свои лапы…
В кровь содрала, понял я, внимательно рассматривая ее. Одного когтя явно не хватало, да и подушка на лапе кровоточила. Погладив ее по голове, я уже полез за сумкой и теперь только понял, что та улетела вниз…
Жаль. Там был платок…
В конце концов, вернувшись домой, продезинфицировал Дэззи искалеченный палец, перевязал лапу и отправился в путь один. Я не особо сентиментален и вряд ли нянька кому-то, но, думаю, поступил правильно.
Самочувствие было препаршивым. Честно говоря, второй раз за день спускаться по этой тропе после произошедшего было страшновато. Я все еще переживал то волнение, пленившее меня после неудачного падения. У меня даже возникло желание преодолеть спуск ползком на заднице. Я невольно усмехнулся, едва ли найдется тот, кто осудит меня за эту слабость. Болтать ногами над пропастью — занятие не из веселых и явно не из ряда эзотерических способов познания себя, как конструктивной детали мира, типа Инь и Янь.
Хотя в такие моменты, когда чувствуешь на себе дыхание преисподней, кажется, что перед тобою действительно открываются эти самые дороги познания простых истин. В этом плане я был в некотором роде уникален. Я знал их, жил ими, наслаждался каждым мгновением. Чего не знал, так это кто я такой на самом деле. Это не вопрос философского уровня и не вопрос, адресованный истинно верующим. Я действительно не знал. Свалившись с тропы, отчетливо осознал это... Или вспомнил, что не помню ничего? Хех… Если бы Тума услышала эти самокопания, она бы сказала, что я наконец нашел свой истинный путь, обрадовалась и, скорее всего, опять бы попыталась вручить мне тот старый пожелтевший конверт. Мол бери, загляни... это твоя память там, внутри.
Соль в том, что мне не нужна была эта память. Просто не хотел знать, кто я такой и каким чудом здесь очутился.
* * *
Старик Кудама, как всегда, восседал на своих подушках и дымил, зажав мундштук в зубах. Маленький, грузный с мелкой блестящей проплешиной на голове и извечно задумчивыми темными глазами. Он мог прошибить насквозь взглядом. Мне порой даже казалось, что это взгляд не обычного человека, а властителя, привыкшего держать весь мир в узде.
— А… пришел-таки, — приветственно махнул он рукой, приглашая присесть рядом. Это было в его характере. За те двенадцать лет, что я знаю его, эта привычка ни разу не изменилась. Он протянул мне мундштук от кальяна, и я так же привычно отказался.
Это наше поведение было уже из ряда обычая, сложившегося за долгие годы нашего общения.
По-правде говоря, кроме него и его дочери я почти ни с кем не общался всерьез. Те люди, которые толпами шли ко мне, здесь вообще не в счет. Они все были для меня безлики. А ту судьбу, которую я видел для них, они могли с таким же успехом повернуть вспять и назвать меня лжецом.
— Ты как всегда являешься подобно самуму, — протянул старик, причмокивая.
— Так же неожиданно? — я не удержался и все же слегка съязвил. Кудама ответил с той неповторимой кривой усмешкой, которая присуща людям бывалым.
— Так же не прошен и опасен, — пояснил он, наверное, его позабавило мое удивление. В конце концов, он даже хохотнул, — вчера я имел неосторожность столкнутся с кафиром.
— Священник, — понял я.
— Да, — кивнул он. Зашла Тума с подносом и посудой, и старик сразу же прервался. Женщина осторожно поставила на столик между нами чайник с пиалами и так же тихонько удалилась.
— Пренеприятная личность, — продолжил Кудама, пока я разливал чай. —В отличие от тебя, — указал он на меня мундштуком, — он даже считает, что правоверные несут на себе число зверя.
Я поперхнулся.
— Он такое сказал? – честно говоря, мне не верилось.
— Он не только это сказал, парень, — мягко улыбнулся старик и, слегка подавшись вперед, прошептал: — Он искал тебя, утверждая, что сам дьявол движет тобой.
— Дьявол? — все же я решил отставить чай в сторону, рискуя опять подавиться от удивления.
— Он спрашивал, ты ли ложный мессия, Аль-Масих ад-Даджаль? — последнее он буквально шептал мне на ухо, а я с замиранием сердца понимал, что это отнюдь не доверительная беседа.
— Я думаю, он обознался, — взглянул я старику в глаза, — я не мессия.
— Но люди идут к тебе с вопросами и получают ответы, — заметил старик Кудама, — да и моя дочь не брезгует твоими советами, я не прав?
Что я мог сказать? Лишь развел руками. Мужчина задумчиво нахмурился, продолжая курить. Дым был ароматным, слегка дурманящим. Я бы хотел поговорить в других условиях, но вряд ли этот человек согласился бы. Уж очень он любил это занятие.
— А что вы ему ответили? — решил я поддержать беседу. Он впервые улыбнулся и хлопнул меня по плечу:
— На все воля Аллаха, разве я не прав?
Я не любил ходить куда-либо один. Дэззи всегда сопровождала меня. Мне даже казалось, эта собака мой негласный ангел-хранитель, что она сегодня успешно доказала.
Тума, как обычно, завернула мне своей стряпни в мешок. Дома она всегда была молчаливой и стыдливо прятала глаза. Поблагодарив, я уже собирался покинуть их, когда ее отец окликнул меня и позвал за собой. Естественно, что я пошел. Невежливо отказывать хозяину.
— Я был груб, — тихо начал Кудама, когда мы зашли в небольшую комнатку. Здесь он проводил много времени, это буквально чувствовалось. Мне казалось, вся мебель, книги, документы, даже старый глобус пропитались теми травами, которые хозяин постоянно курил.
Подойдя к письменному столу, он вытащил знакомый мне конверт и бросил его на столешницу.
— Почему о его содержимом знает пол оазиса, а тебе не интересно? — раздраженно прошептал он. Его глаза даже заблестели от злости.
— Потому что, если я забыл, значит, так было надо, — я был непреклонен.
— Эх… дите ты… — разочаровано вздохнув Кудама и, распечатав конверт, высыпал содержимое на стол. Я неожиданно поймал себя на том, что отвернулся.
— Дите и есть дите, — продолжал он. — Дай хоть раз тебе помочь…
— Мне не надо, — я просто перестал его слушать. Стало неуютно. Не хотел я, может даже боялся вспоминать. Но память сама взрывалась во мне яркими образами прошлого… подобно тому воспоминанию об океане и соленом привкусе на губах…
* * *
Священник, которого Кудама не брезговал каждый раз называть кафиром, повстречался мне на обратном пути. Я заметил его на краю оазиса, уверенно шагающим в сопровождении местного мальчишки в сторону возвышающегося на горизонте кряжа. Трудно было не заметить его вызывающе черные одежды с накрахмаленным белым воротником. Святой отец, видимо, в дань путешествию, был не в сутане а в брюках и плотно застегнутой рубашке.
Завидев меня, мальчонка замахал руками и начал что-то возбужденно рассказывать отнюдь не старому мужчине. Тот остановился и, повернувшись в мою сторону, ждал, пока мы не поравнялись.
Честно говоря, я предпочитал пройти мимо него. К сожалению, он окликнул меня так же, как доселе окликали меня десятки людей здесь.
— Эй, парень… скажи мне…
Я повернулся чисто по привычке, потом напомнил себе, что я человек, а у человека должно быть имя…
— У тебя есть имя? — закончил он свой вопрос и я уставился на него не находя ответа.
— У каждого есть имя, — пожал я плечами и ускорил шаг. Только не хватало мне любопытного миссионера на мою голову.
— Мсье Пахет, может все же уважите меня своей благосклонностью? — заявил он на французском и я с удивлением осознал, что понял его. Невольно остановился и обернулся.
— Мсье Пахет, — он трусцой подбежал ко мне и положил ладони на мои плечи, — Господь с вами, вы это понимаете?
Он говорил, а внутри меня вздымалась целая буря чувств… Этот язык, что-то очень родное, похороненное глубоко во мне.
— Я вас не понимаю, — прошептал я на местном наречии и покачал головой, просто соврал: — Не понимаю.
Мальчик, все это время стоявший неподалеку, ухватил мужчину за рукав его рубашки и затараторил на ломанном английском, объясняя, что я не понимаю французский. Хороший мальчик.
— Мистер Пахет, — не сдавался он, переходя на прекрасный английский, — вы меня понимаете?
Я снова покачал головой и поспешил ретироваться. Эта встреча неожиданно стала очень неприятной…
* * *
Дэззи все же умудрилась занести инфекцию. Скулила с самого утра, то и дело пытаясь содрать повязку и облизать рану. Пару раз ей это даже удалось, и мне пришлось надеть на нее намордник. Жестоко конечно, но я не знал, как иначе поступить.
Стоило собрать трав для отвара и серьезно заняться раной. В итоге… я даже нашел свою сумку с треснувшей баклагой и почерневшими измятыми финиками. Теперь их оставалось разве что засахарить…
Видение нахлынуло неожиданно. Образы буквально лились ярким потоком перед глазами, лица, разговоры, события. Ее глаза… Это было трудно удержать в себе. Это всегда было тяжело. Повалившись на землю, я невольно обхватил голову руками. После даже осознал, что кричу неистово, страшно, как не может кричать здоровый человек. Мне грезился океан, словно воплощение самого Нуна. Я видел призрачный девичий стан в соленой воде, обнаженный, едва скрытый, словно сама Тефнут поманила к себе… И эти ее белокурые волосы, которые целовал… как же страстно целовал это тело…
Я долго не мог придти в себя. К вечеру сорванное горло даже начало першить, и я, больной, с раненной собакой на руках, уставившись в окно, пытался понять то, что видел у тропы. Помнил я этих людей, которых узрел по чьей-то неведомой воле? Вел ли когда-либо такие беседы? Прикасался ли к настолько соблазнительному телу?
Порой взгляд тянуло к тем мешковатым штанам, в которых я ходил к Кудаме… Там в кармане был ответ… от которого мне больше не сбежать.
Дернувшись, Дэззи тряхнула мордой и потрусила к своей миске.
— Согласен, — прошептал я, действительно стоило поесть. — А раз ты хочешь жевать, значит выздоравливаешь.
Собака моргнула, уставившись на меня. Наверное, просто не поняла ничего. Мне кажется, я порой отношусь к ней как к человеку и жду от нее человеческих реакций. Но сколь бы не было умным это животное, оно все равно не может понять всего…
В кармане брюк лежало содержимое конверта. Вот прямо сейчас вижу, как Кудама вытряхнул на стол старую электронную сигарету, успевшую за столько лет стать неисправной. Мне явно представлялось, как он поражался диковинке, и как Тума боязливо прикладывала ее к своим тонким губам, пока никто не видел. И я знал, что так было в действительности…
Там же был коробок-конвертик с единственной картонной спичкой. Серы на ней не было, кто-то успел оборвать кончик. На самом же коробке была фотография девицы в недвусмысленной позе и номер телефона. Как говорится: «Рады видеть вас в Амстердаме». Сувенир с улицы красных фонарей. Мне даже не потребовалось напрягать память, понимание пришло само, словно яркий луч, прорезавший кромешную тьму.
И хотя я отвернулся и не видел, что сыпется на стол, некая высшая сила все равно крутила в моем сознании фильм с покадровой съемкой каждого предмета. Словно издевалась надо мной.
Вот обрывок бумаги со следами помады — то что осталось от ее письма. Духи уже выветрились, но их аромат витает в моих воспоминаниях легким цветочным дурманом, никак не ассоциирующимся со слащавостью их обладательницы. А еще календарь за прошедший год… Точнее за тот год, после которого я забыл все… Так, словно я в тот миг прочертил финишную линию под прошлой жизнью.
Я и прочертил… ни сколь не жалея о своем выборе.
С тех пор прошло тринадцать лет. Двенадцать из которых я жил в счастливом неведении и верил, что это плата за дар которым я наделен.
Я ошибся. Я все равно продолжаю видеть то, что не должен видеть… от воспоминаний это не зависит. Как ни печально, в этот момент я наконец понял, что же за видение снизошло ко мне у той тропы.
Стоило ли подготовиться, или пустить все на самотек? Я не знал. Хитрить было не в моем характере. По крайней мере, я так считал последние двенадцать лет. Я ведь честно верил в это.
* * *
К вечеру собаке стало хуже. Я даже обрил лапу, чтобы было четче видно состояние кожи… Как оказалось, лапа подпухла. В результате я отправился охотиться в одиночку. Хотя, какое там охотиться... проверить силки, я не привередливый. Мне любая живность сойдет.
А когда вернулся, в доме уже были они…
— Мсье Пахет, — начал священник, поднимаясь с моего стула. Я не удивился. Я знал, что он явится сюда. Видел. Чуть левее, ближе к кровати стояла Дэйзи. Она сильно изменилась за тринадцать лет. Только белокурые волосы, как и прежде, забавно вились, ниспадая до самого пояса…
Кажется, в ее честь я назвал свою собаку. Почему-то понял это только теперь.
— Поль, — прошептала она, ступая ко мне, но я предпочел оставить все как есть. Мне не нужна ее любовь, как не нужен обрывок письма со следами ее помады. — Ты помнишь меня? — голос из далекого прошлого. Сердце трепещет от этого ее амьенского говора. Как звон серебряных колокольчиков. Я любил ее? Да… любил, когда-то давно в прошлой жизни.
Я покачал головой и на ставшем привычным арабском предложил покинуть мою скромную обитель. Естественно, что они ни слова не поняли, но явно осознали. Дэйзи озадаченно взглянула на священника, и только теперь я заметил, что ее кисть кровоточит. Я даже протянул ей чистую тряпку, чтобы завязала руку. Она расплакалась… и попыталась меня поцеловать…
Значит… это привкус ее слез ранее не давал мне покоя?
Все же я не смог отпустить их ни с чем. Написал им записку. Описал все, что видел у тропы. Если захотят, то переведут. Теперь Дэйзи Пахет стала для меня такой же безликой, как и сотни человек приходившие сюда до нее.
Мне хотелось сказать ей, чтобы не плакала. Чтобы верила, и все сбудется. Хотелось сказать это на родном… Но я не сказал.
Я написал ей в постскриптуме, что главное верить. Верить и жить, не оборачиваясь назад. Ведь время не идет вспять. Мы не можем изменить былое.
Боль забывается. Даже память исчезает из глубин нашего сознания.
Я написал об этом и нисколько не сожалею, что соврал ей в последний раз…
* * *
Дэззи я нашел пристреленной на заднем дворе. Глупышка, напала на людей, рвущихся в мой дом. Вот почему кровоточила рука той женщины…
Плакал ли я? Кто знает… я мог просто забыть об этом, как забыл о прошлом двенадцать лет назад… удобное умение, чтобы заживо умереть…
Словарик:
Самум - знойный сухой ветер в пустынях Северной Африки и Аравийского полуострова. Обычно перед налетающим шквалом самума пески начинают «петь» — слышен звук трущихся друг о друга песчинок. Поднятые «тучи» песка затмевают Солнце. Возникает самум при сильном прогреве земли и воздуха в циклонах и преимущественно при западных и юго-западных ветрах. Ветер несёт раскалённый песок и пыль и иногда сопровождается грозой. Температура воздуха при этом может подняться до +50 °C, а относительная влажность подходит к 0%. Шквал длится от 20 минут до 2-3 часов иногда с грозой. При самуме следует ложиться и плотно закрываться одеждой. В Алжирской Сахаре бывает до 40 раз в год.
Нун – в египетской мифологии первозданный океан, из которого родилось священное яйцо, из которого произошел Ра по гелиопольской легенде.
Пахет – египетская богиня восточной пустыни.
Тефнут – египетская богиня влаги.
Кудама – значение имени : старый; идущий вперед; первый ряд
Тума – значение имени: жемчужина
Кафир – неверный
Аль-Масих ад-Даджаль («ложный мессия») — аналог антихриста в исламской традиции. Его появление, согласно исламскому вероучению, ознаменует те испытания, которые выпадут людям в конце времён перед Концом Света.
Квартал красных фонарей — район города, в котором процветает проституция и другие виды секс-индустрии.
Амьен (фр. Amiens, пикард. Anmien) — город на севере Франции, на семи рукавах реки Сомма. Главный город исторической области и современного региона Пикардия. Административный центр департамента Сомма. Население 136 тыс. жителей.
@темы: рассказы-ориджинал
-
-
09.09.2012 в 12:12Давайте попорядку. Место обитания ГГ?
У вас терминолия связана с Египтом - т.е. ваша каменистая пустыня находится в Северной Африке - Тунис, Алжир, Египет, Ливия. Там нет немусульман, по крайней мере в сельской - пустынной местности. Кто тогда, если в окрестностях нет немусульман, приходил ГГ за предсказаниями?
Товарищ - любитель кальяна с милой Тумой - немусульманин, что он принимает в доме оскверненного?
Писательство - это не только тривиальная грамотность, это выстраивание четкой логики поведения ваших героев.
Если вы готовы учиться, то почитайте серию статей Далина на СамИздате, ну, хоть с этого начните: http://samlib.ru/d/dalin_m_a/legkoechtivo.shtml
По коментариям посмотрите, что в его блоге еще обсуждают. Это все для вас.
Почитайте, подумайте.
Собственно, я как и Триллве, сказала уже все, что хотела
Бороться и искать, найти и не сдаваться
Безалаберные записки
(Но вот связывать "пока я думал" с "Дейзи успела отбежать" не совсем хорошо. Лучше было бы "Пока я запирал дом", "оглядывался", "устраивал поудобнее на плече ремень сумки" - с действиями как-то замедляющими движение.)
Предложения недалеко друг от друга и повторное использование "отбегала" - плохо. Даже "забегала" не хорошо, но можно "то, оказавшись далеко впереди, замирала возле очередного холмика"
Разочаровано махнув хвостом, Дэззи поплелась за мной. Она понимала и поднырнула мордой под мою ладонь, словно требовала платы, за столь кощунственное игнорирование ее желаний.
Дважды говориться о понимании, в каждом случае желательно дополнить указанием чего именно.
Звучит странно, учитывая, что герой отказался от воспоминаний (потерял память). Лучше "порой мне казалось, что в её облике и поведении есть что-то мне знакомое"
Здесь лучше не использовать деепричастный оборот, который интуитивно связывается с ближайшим глаголом. Между "почесав её за ухом" и "ускорил шаг" нет никакой связи кроме последовательности. Лучше "Почесал её за ухом, ускорил шаг и через несколько минут (или еще как-то) вышел к обрыву." То есть рядом плохо "ускорил" и "вскоре".
Можно ведь "постарался идти быстрее", "зашагал быстрее". Мне кажется, что с "ускорил шаг и вскоре" надо что-то делать.
-
-
09.09.2012 в 12:13Вас послушать, так люди могут жить только в тех окрестностях, которые упоминаются... Мир большой, а слухов в нем еще больше. Нашли же его французы. Значит было у кого спрашивать и за пределами оазиса и данной местности.
Ну вообще-то это общеизвестно. Но не надо так же забывать, что мы создаем личности людей, а не просто логичных персонажей. А человек --- существо которое редко когда действует по одному и тому же алгоритму. Нет одинаковых людей, как и нет абсолютно одинаковых взглядов.
Зачем так категорично?
Даже та статья, которую вы скинули мне, менее категорична в этом плане. Я бы даже сказала - неоднозначна.
-
-
09.09.2012 в 12:13Здесь, в посте №103, рассказывается об обособлении слова "наконец". http://forum.fantasy-worlds.org/forum/55-1338-7
("Редакторский замок" - "Помощь начинающему автору" - стр. 7)
В этом предложении, думаю, можно не обособлять. И "спускаясь" я бы заменил на "направлясь", потому что он еще не спускается.
Волна характеризуется прежде всего подъёмом и спадом. Возможно, тропинка тоже была такая - вниз, вверх, снова вниз. Или просто вилась, змеилась?
Камешек - небольшой камень, маленький камень. Как такой мог "уволакивать"? "Уволакивать" - зацепить и тащить за собой. Нет, надо как-то по-другому описать.
"Уволакивать" из предыдущего предложения указывает на то, что герой не упал с тропы, а стал с неё соскальзывать, съезжать. В таком случае своевременная помощь собаки предотвратила падение. Если бы он просто упал с тропы, собака вряд ли успела бы ухватить его, да и ухватив, улетела бы в пропасть вместе с героем.
Мне кажется немного шероховато: указательное местоимение "то" хорошо сочетается с "которое", а не с "когда".
Варианты:
"накатывало то дивное возбуждение, которое случается, когда стоишь в преддверии тайны"
"накатывало дивное возбуждение, словно стоишь в преддверии тайны"
От "ты" можно избавиться.
Меня, конечно, восхищает "Канцона вторая" Н. Гумилева:
"И совсем не в мире мы, а где-то
На задворках мира средь теней",
но в Вашем тексте непонятно почему "на задворки этого мира".
Я бы постарался избавиться от части местоимений.
(Она успела ухватить зубами за одежду и теперь медленно съезжала с тропы. Даже показалось, что вижу, как ее лапы скользят по камню. Но я, естественно, не видел этого)
В кровь содрала, понял я, внимательно рассматривая ее.
(Наверно, не "понял", а "увидел"?)
("Присмотревшись внимательней, увидел, что они содраны в кровь"
Думаю, на этом можно остановиться: сказанного достаточно, для понимания, как нужно рассматривать (вычитывать) текст.
Где здесь пропасть для свободных людей ?!
-
-
09.09.2012 в 14:20Первое - скачет стиль. Причем гигантскими прыжками - от явно разговорных элементов до пафоса. Причем пафоса больше, что, ну это уже чисто мое мнение, еще ни один текст не украшало.
Второе - ошибки. Банально орфография и пунктуация. Вычитайте, пожалуйста.
Третье - персонажи. Возможно, так и задумывалось, но они не прорисованы. Кудама - почему именно с ним любил беседовать главный герой? Что в нем такого особенного (кроме того, что он очень любит кальян)? Имхо, поскольку это один из главных персонажей, о его личности читателю стоит дать понять хотя бы чуть больше.
Откровенно говоря, мне понравилась только часть рассказа, которая начинается со слов "В кармане брюк лежало содержимое конверта". Что характерно, она немного потеряет (имхо, конечно), даже будучи оторванной от основной части текста.
Графоман графоману - друг, товарищ и критик.
Увидела только завязку. Заинтриговать, заинтриговали. Но ни одной из тайн не раскрыли. И потому куча вопросов у меня осталась (а что за дар такой у героя; а почему он предпочел все забыть; а почему узнать не хочет о том что забыл и т.д. и т.п.) В общем не люблю когда непонятки остаются
Понимаю, что произведения такого плана имеют право на существование и даже многим нравятся, но видимо не в моем вкусе...
Женская логика, в отличие от железной, не ржавеет.
-
-
09.09.2012 в 14:21Про пафос впервые слышу, сама его не люблю...
можно узнать какие сцены показались пафосными?
С Мариной мы уже выяснили, что мусульмане не любят собак и считают людей, которые их держат, оскверненными... Тем более про глав героя ходит слух что он даджал. Это видно по тому как Кудама упоминает о священнике.
Я считаю что Кудама прорисован достаточно для своей роли. Он рассказал о священнике, всучил конверт, заявил что глав герой опасен, дал намек о Даджале. Но при этом показал совсем не злобное отношение к нему, можно даже сказать дружеское или отеческое.
Тем более что я не считаю его одним из главных персонажей. Это персонаж второго плана, который полностью сыграл свою роль и в принципе, больше не был нужен сюжету. Да он реально больше нигде не упоминается. Если бы он был одним из главных персонажей, вряд ли я закончила его линию в середине развития сюжета , да и еще до начала кульминации.
Еще раз спасибо ) Я хоть теперь знаю какая часть мне удалась больше всего )
Но насчет вашего ИМХО не соглашусь. Последняя сцена сильная именно потому что ей предшествовали другие сцены. Не будь их, эмоциональное наполнение сцены кардинально бы снизилось. А это не то к чему я бы хотела стремиться.
Если убрать историю о Кудаме, то с таким же успехом можно и убирать конверт из брюк штанов. Если убирать историю о Деззи то в последнем абзаце вообще отпадает надобность. Потому что он становиться наигранным, неестественным.
Да и эмоциональная связь глав героя с Дейзи тоже стала бы непонятна. Он все же ее помнит. Он помнит ее когда смотрит на горизонт, он вспоминает ее в видении, и опять же связка в конечной сцене, когда он опять чувствует соль на губах.
Мне кажется, я до сих пор чувствую его соль на губах. / Значит… это привкус ее слез ранее не давал мне покоя?
Снова же, увидев Дейзи, он понимает что назвал в ее честь собаку. Вывод - он делал это не осознанно, скучал, или не мог полностью забыть эту женщину?
Снова же. Дейзи и Деззи. Хоть главный герой и отказывается от жены (А я предпочитаю что это жена. Ведь сестра бы не лезла целоваться в губы, да и он вспоминал их совсем не детские игры в волнах..) Так вот, хоть главный герой отказался от нее он все же не может забыть ее и относится к ней с нежностью. Вспомнить хотя бы ту сцену, когда он протягивает ей платок. Он волнуется о ней. И на самом деле ему есть что сказать ей.
И снова последний абзац. Он не помнит плакал ли он, но при этом он явно не злиться за то что собаку престрелили. Он
На самом деле не важны ни Кудама, ни Тума, ни Деззи, ни Дейзи, ни священник.. который то и на священника не смахивает. Есть Поль Пахет, который может видеть видения, который сбежал от своего прошлого в эту пустыню и который хоть и чувствует глубокие чувства к Дейзи, но все же предпочитает не возвращаться в свой мир.
Может действительно пафосны и намеки на демоничность героя, и его взгляды на происходящее, но мне очень хотелось написать о таком человеке, который не смотря на чувства может отказаться от бурной современной жизни и убежать за тридевять земель, и вопреки чувствам, продолжать жить дальше.
Действительно самая главная загадка, о которой следовало бы написать --- что же произошло такого в прошлом, что он решил уйти. Привязок много, продолжать можно и второй главой. Но я считаю что прелесть истории в том, что человек не изменяет своему решению и идет по намеченному пути не оборачиваясь. а если герой решил забыть и не помнит, то почему читатель должен знать. Это загадка
Я, честно говоря, уже представляю как за это на меня пару человек ополчиться. Мол надо рассказывать, надо объяснять и вам не стоит писать больше, вы не понимаете литературы. Но я люблю литературу над которой надо думать и мне действительно хочется что бы люди задумывались над тем что читают. Переживали с героем, злились вместе с ним и радовались. Если это пафосно.. значит я пишу пафос, увы..
-
-
09.09.2012 в 14:21Дар - предсказывать, там говорилось об этом
Почему предпочел все забыть - наверняка из-за дара )))) Можно предположить что он мог увидеть как он влияет на дорогих людей... Конечно ответов может быть множество
Почему не хочет узнать?
Я ошибся. Я все равно продолжаю видеть то, что не должен видеть… от воспоминаний это не зависит.
Облом прям таки он действительно в это верил, что может предсказывать, потому что ничего не помнит. Любитель быть особенным, не?
А вообще всегда любила литературу, которая ставит вопросы и на которые нужно самому найти ответы. Как в жизни. Мы сами себе на свои же вопросы часто не можем ответить. Так чего же ждать от персонажа, который в принципе является смоделированной личностью?
Понимаю, что произведения такого плана имеют право на существование и даже многим нравятся, но видимо не в моем вкусе...
А всегда люблю оставить открытыми вопросы