litnet.com/ru/book/kodeks-xranitelya-b198819
fulllib.com/book/2453
ficbook.net/readfic/7295115\
Название: Кодекс Хранителя
Автор : Я личной персоной, Екатерина Лылык
Жанр: Фэнтези. Магическая академия, становление героев, смерть персонажей, интриги, борьба с врагом
Аннотация:
У Хадисы есть тайна: она суккуб. За плечами четыре года обучения в Институте благородных девиц. Нужен еще год — и она станет достойной женой, а там будь что будет с ее силой: если пробудится, то мужу будет только в радость. Но институт со скандалом закрыли, и девушка вместе с подругами попадает по перераспределению в Высшую академию демонизма и магии на факультет хранителей семейного очага, где в первую очередь нужно блюсти невинность. Вот только никто Хадису не предупредил, что учёба в Академии — странная, факультеты воюют до предсмертного визга, и вообще, она — наживка для преступника, орудовавшего в ее бывшем институте… Хуже всего то, что ее демоническая сущность начала просыпаться, подогревая и без того непростую обстановку.
Глава 66
Глава 66
Палаты опять были переполнены. Ррухи крепко спала под лечебным заклинанием, и Хадисе только и оставалось, что оставить ей записку да принести комплект свежей одежды и белья. Гнетущая атмосфера медицинского блока дополнялась десятком заблокированных палат с задержанными. Девушка смотрела на это с откровенным непониманием, изучая мощные завитки энергетических печатей на дверях.
Рубин остановился рядом и некоторое время внимательно на нее смотрел.
— Не понимаешь... — констатировал он.
— Нет... — Она на миг скривилась, заправляя волосы за уши. — Это ведь палаты для больных… а они преступники.
— А здесь учебное заведение, а не тюрьма, — дополнил ее наблюдения Трахтенберг, смотря на нее сверху вниз. — Понимаешь? Не положено здесь быть камерам.
— Но это же палаты…
— Линн вчера утром что-то похожее говорила, — хмыкнул он и вытащил из кармана горсть орешков. — Девчонки... На палатах мощная защита, в любую из них можно буйного посадить. А когда идут первые учебные трансформации на первом курсе — буйных много. При первичной перестройке каналов под черную или белую энергию — тоже самое, сплошь бешеные. Палаты сдерживают многое. Потому лучшего места для задержания в Академии не найти.
Они еще некоторое время стояли молча, а после Хадиса подняла на адепта свой проницательный взгляд:
— Укол будет?
— Скорее всего. — Рубин подставил локоть, и девушка, на миг задумавшись, взяла его под руку. Вышли из корпуса молча и так же, не сговариваясь, свернули к реке.
Было поздно. Основную массу студентов уже разогнали по общежитиям. Только некоторые группы занимались уборкой. Странно было смотреть на то, как дорожки отмывают от крови.
— Деревьев не хватает, — заметила Хадиса. Орешки закончились, и Рубин теперь был озадачен ничегонеделаньем. От Кирин шло волнительное тепло, которое с каждой минутой становилось все ярче. Вечер был в самом разгаре, и, похоже, подходило время инъекции. Лекарства с собой не было. Да и тему эту сегодня декан не поднимал.
Молчание затягивалось.
— Недели не пройдет — площадь опять будет чем-то занята. Обычное дело.
Мостик остался позади, как и танцевальный зал. Часть обвалившейся стены уже успели разобрать, остальное оградили укрепляющим заклинанием. Даже здесь была кровь, и от этого становилось непривычно мерзко.
— Идём... — Он потянул ее дальше, к стадиону, где вовсю тренировались засевшие здесь бойцы из Службы безопасности.
Тренировки были зрелищными. Знакомые лица мелькали на трибунах, витала привычная атмосфера расслабленности. Непривычными были сами темы разговоров.
Сели. Хадиса вытянула ноги, оперлась на лавку руками и вскинула голову. Ее серые глаза задумчиво смотрели в ночное небо, а на лице, как обычно, была сосредоточенность и отстраненность.
Подсел Влад, подтянулись Староста и Горр...
— Никогда не думала о том, что близняшки настолько опасны, — наконец прошептала она, не обращая ни на кого внимания. — Больно и не больно. Пусто внутри.
— Я тебе блок вчера поставил, иначе ты бы уложила весь медицинский своими чувствами, — пояснил Рубин.
Она перевела на него свой абсолютно спокойный взгляд, без капли удивления на миловидном лице.
— Снимешь?
— Позже.
— А укол когда?
Рубин не ответил.
— Будет резонанс — будет укол, — вклинился Влад, оборачиваясь и смотря на нее с нижнего ряда. — Иначе твой брат добро не даст. Не прочувствовал еще, понимаешь?
Хадиса понимала. «Резонанс» она успела прочуствовать прошлой ночью: не понравилось. Про блок догадывалась вчера утром, теперь мысленно поблагодарила рыжего за самоуправство. Если бы «уложила» медицинский — кто знает, чем бы все закончилось?
Может, и ничем... Убили бы ее, как одну из близняшек, даже с куратором не связывались бы.
Подоспели Самсон и Линн, таща с собой полные рюкзаки пивных бутылок. Дружно узнали в них стащенную накануне настойку. Хадиса пить отказалась, Рубин вскинул брови и под добродушный смешок остальных передал свою бутылку Горру. Наблюдали за тренировками молча, почти час, иногда перекидываясь фразами и соображениями. Попивая из бутылок и раскрепощаясь, стараясь не трогать тему нападения. Получалось плохо, и разговор сходил на нет в очередной раз.
Предательство Максимилиана было непонятно. Если бы вместо него было насекомое... но нет. Он был все тем же Его Высочеством, ради которого они затевали сногсшибательную поимку журналиста.
— Улей, — прошептал Самсон ... — Все утыкается в него.
— Причем здесь Улей? — удивилась Камилла — она села рядом выше, уверенно расположившись между Горром и Старостой. Рубин сидел справа от Хадисы. Самсон и Линн сели рядом с Владом, чуть ниже.
Несколько пустых пивных бутылок, в которые накануне прошлого вечера была перелита настойка, валялись под лавками.
— Притом, что фей мы грохнули много, а взять живыми не удалось никого... — пояснил Рубин.
— Живые есть... Адекватных нет, — поправил Трахтенберга Горр. — Все как с близняшками. При первой возможности телепатического воздействия из тела вырывается черная энергетическая мошкара. Теперь, правда, обошлись без выпотрошенных каналов.
— Но ведь не может же мошкара контролировать целого человека! — Замечание Рыловой было дельным.
— Вот потому все в фей и упирается, — вздохнул Самсон, присасываясь к бутылке.
Староста молчал, а потом его пальцы запорхали в сумбурной жестикуляции.
«Феи имеют то, к чему не имеет доступа большинство обывателей, — скорость поглощения и обработки информации... Им под силу придумать и воплотить что угодно. Вот только феи не имеют отдельных личностей, это всегда общая нейросеть. Общая память. Нет понятия смерти. Каждая новая ячейка — всего лишь очередное вместилище информации, которой может пользоваться все их общество... Улей — это один единый организм от начала и до скончания времен. Зачем им такие ритуалы в принципе? Мотив не ясен...» — говорил Староста.
В случае с Максимилианом мотив можно хоть за уши притянуть. Сила могла повысить его шансы на престолонаследование. Как ни крути — он был двадцать пятым в очереди. Уши мертвеца от такого предположения вряд ли болели. Причины могли быть и иными. Вот только где найти того человека, который расскажет, что было у Дрейка на уме?
Все упиралось в Улей. Зачем самообновляющемуся бессмертному социальному организму этот изощренный черный ритуал?
Гибель Веленки казалась абсолютно бессмысленной, впрочем, как и вся прошедшая ночь.
Тренировка закончилась. Зрители начали рассасываться. Тихонько ушли Линн с Самсоном. Они смеялись и ни на кого не обращали внимания. Хадиса провела их взглядом, прекрасно понимая, чем они займутся уже вскоре. Прикрыла глаза и печально вздохнула.
— Ты возбудилась. Силой веет, и голову сносит, — тихо прошептал Рубин, и Хадиса неожиданно для себя вспомнила, с чем сравнила его голос семь дней назад, до того как увидела его внешность.
Бархат с хрипотцой... Семь дней прошли неожиданно насыщенно.
— И что? — Она ни капли не смутилась, на лице всего лишь на миг проскользнула забавная улыбка, словно она не удержала рвущуюся изнутри мысль.
Как всегда, она была скрыта и зажата. Ему захотелось опять ей нашептать заклинание, чтобы она заикалась. Но теперь, когда она знает этот фокус, будет не так интересно. Гам вокруг выходил на новые уровни, напоминая своими интонациями произошедшее в столовой, только с более медленной скоростью. Оргия тогда знатная намечалась. Благо, послушники вмешались… Теперь же явно озадачились бойцы из Службы безопасности, не готовые к представлению.
Румянец слегка поддел щеки Хадисы, и Рубин невольно улыбнулся. Похоже, пора было смываться отсюда.
— Идём... — протянул он ей руку и потащил через немногочисленную толпу за собой.
— Куда?
— Без разницы... К тебе, ко мне...
Хадиса растерянно открыла рот, потом закрыла, крепко задумавшись. Возбуждение полыхнуло вдвойне, отчетливо отображаясь на окружающих недвусмысленными поползновениями друг к другу.
— Не надо...
Рубин молчал.
Теперь же резонанс стелил тела по трибунам в откровенных позах, прижимал их парами к стенам, не всегда правильно подобранными, иногда чувственно-девичьими... А иногда контрастно-мужскими.
Скорее всего, Самсон опять уединился с Линн, позабыв обо всем на свете, вот теперь и расхлебывай. Потому, не раздумывая, Рубин тащил ее за руку, чувствуя, как ее сила все больше поддевает его мозг.
Хадиса бежала следом, чувствуя откровенное дежа вю. Живот крутило. Кожа горела, а ее опять куда-то тащили… Хотя нет, не «куда-то». В этот раз перспективы были оформлены четко в рамки какой-то из двух комнат и очерчены широким разворотом мужских плеч. Попадающиеся парочки в своей откровенности вносили свою лепту, вдалбливая новые картины всестороннего общения в остатки пуританского восприятия Хадисы.
Факультет семейного раздора был ближе. Но остановились они раньше, будучи пойманными притягательным черным нутром полуразрушенного танцевального зала. Каменная крошка скрипела под ногами. Энергетические печати, удерживающие разрушение, слегка поблескивали в темноте. Холодная стена словила вес их поспешного объятия. Хадиса что-то испуганно прошептала, а Рубин не услышал. Поймав ладонями ее лицо, склонился и пробрался вглубь горячим твердым языком, сметая ее слабое сопротивление на корню требовательными и жадными движениями.
Казалось, бушующая энергия заполнила их до краев в один миг, окрасив весь мир пепельными углями. Красные точки чувств вспыхнули рыжими бликами на дичайшем пепелище самообладания. Чувства смялись вместе с одеждой, буйством красок и спешными прикосновениями к коже.
Кажется, они забыли, как дышать...
Стены неожиданно вспыхнули светом.
— Эй, — окликнул их слегка запыхавшийся Мухотряскин. — Кирин просил укол сделать.
— Позже…
— Сейчас.
Рубин судорожно выдохнул. Резко отстранился и поймал брошенный ему мелкий мешочек.
В неярком свете обиженно взблеснули глаза Хадисы. Ее осоловевший взгляд плыл. Сущность продолжала контролировать тело, словно параллельная нервная система. Ноги подкосились, и она сползла наземь. Маленькая, красивая и абсолютно послушная, как кукла. Отчетливо вспомнился прошлый понедельник, когда он ей пообещал, где будет ее позиция аккурат через неделю.
Собственно, отпущенное время подходило к концу, и она действительно была сейчас где-то между его ног. Правда, в другой позе и с другой целью. Наверное, сейчас стоило вспомнить и о вечере понедельника, когда ее сущность впервые срезонировала с Виртуозовым, и о вторнике, когда эта девчонка сыграла на его мозгах по полной, в один миг превратив в ментального раба. Страшно представить, какой мощью она обладает теперь. Впрочем, достаточно оглянуться. Не даром же в среду Кнут лично решил побеседовать с послушницей на мосту и разложить ее силу по полочкам с точки зрения Раздора. Закончилось все весьма болезненно для Кирин, зато никакого разгула на площади не отметили, все прекратилось резко, как и началось. К тому же определили, что физическую боль ментальным ударом она передать не может.
Наваждение спало. Остался только бушующий костер и понимание, что на миг было хорошо. Мухотряскин наблюдал, ехидно комментируя:
— Знаешь, воздержание для суккуба — это страшная вещь. — Его голос после настойки был абсолютно спокоен. — Так и умереть можно, или затрахать кого-либо до смерти... Подумай об этом на досуге.
Рубин тем временем присел рядом. Вытащил из мешочка ампулу и шприц, привычно надломил кончик, мокнул внутрь иглу и потянул поршень. Сбил воздушные капли и выпустил их. Хадиса наблюдала за этим действом в полудрёме, не в силах шевельнуться. Где-то на фоне откровенно стонали под действием ментальной волны, и ей хотелось вот так же стонать, цепляясь пальцами в мягкие плечи, и ни о чем не думать.
Кто же в этом виноват: она или опять Самсон, у которого те же силы?
— Суккуб или инкуб… Как различать вообще? — спросила она, наблюдая не за шприцом, а за едва светящимися глазами рыжего адепта.
— В чем разница? Инкуб предпочитает тело, а не разум, — пояснил он, закатывая рукав ее ветровки. — А ты, как и любая другая неудовлетворенная женщина, начинаешь пилить мозг всем без разбора.
— Если я пробужусь — меня убьют как близняшек...
— Нет, не как близняшек... — Рубин, забрал с ее припухших губ прилипшую прядку волос и завертел перед лицом указательным пальцем. На нем, словно на веретене, образовалась огненная нить. — Вот этим тебя убьют... Хочешь, убью лично. Хоть не будет обидно.
Вопрос, кому из них двоих должно быть обидно, остался неозвученным. Рубин сейчас строил стену между ними, и это было слишком явно.
— Я хочу запомнить поцелуй ... — Ее голос слабел. — Не смогу?
Не сможет.
Рубин на последний вопрос не ответил, а она уже и не слышала. Адепт молча спрятал в карман мешочек с использованным шприцом и ампулой. Откровенно захотелось кому-то разбить ехидную рожу...
Влад понятливо протянул ему бутылку с настойкой. А тем временем ментальная мощь нарастала, придавливая попавших под воздействие к земле в судорогах и так же резко отпуская и сходя на нет. Раздосадовано надув щеки, Трахтенберг повел рукой и содрал с ее лица последнее наложенное им проклятие, которым он прошлым утром заблокировал чувства Кирин к феям. Но ничего не произошло: ни взрыва эмоций, ни взрыва слез. Последняя иньекция сделала свое дело. Кирин сомнамбулой поднялась с земли и, обойдя злого Рубина, шатающейся походкой поплыла в одном ей известном направлении. Упёрлась лицом в стену да так и продолжила в нее упираться, перебирая ногами.
Мухотряскин, наблюдавший сцену со стороны, закурил и глубокомысленно заметил:
— Страшный ты человек, Трахтенберг, и проклятия твои страшные... Куда она пошла, хоть?
— Кто ее знает: либо к Кнуту, либо к Звезде... А может, вообще к Старосте...
Про фей решил промолчать.
— Я ставлю на Самсона...
— А я на тентакли, — фыркнул Трахтенберг. Как он ни пытался обманываться, но целоваться с ней ему понравилось, и ее горячая кожа продолжала ему чудиться под руками...
Раздосадовано застонав, он бросил последний взгляд на посмеивающегося Влада, а после подхватил откровенно спящую Кирин на руки.
Она привычно скрутилась на его руках калачиком. Ноги уже в который раз за эту неделю несли Рубина прямо к корпусу Хранителей, где на третьем этаже была ее комната: этой ночью абсолютно свободная и пустующая.
Эпилог
Эпилог
Земляной пол Молельного зала холодом въедался в колени. Многоликий бесформенной массой каменного изваяния нависал над головой, разверзнув в немом крике сотню своих жадных ртов. Высокий сводчатый потолок терялся в кромешной тьме, извечно сопровождающей это место.
Хинеус Кирин молился. Плечи дрожали, а руки, возведенные над головой, утратили твердость. Сердце последние несколько часов билось судорожно, отчаявшись найти оптимальное решение, которого не было.
Причина тому была болезненна и нетерпима — Владыка вынес вердикт.
Виновник гибели его сына должен быть мертв. Вне зависимости от того, преступник Максимилиан или нет.
Огромный Зал совещаний до сих пор стоял перед глазами. Десяток занятых кресел на фоне необъятного пространства. Золотая подушка, колышущаяся в воздухе, восседающий на ней Владыка... Череп, обтянутый пергаментной кожей. Худые руки, впалые щеки... Темные пятна на них. Седые волосы, заплетенные в тугие канаты, венцом лежащие на голове, скреплённые золотыми гребнями. Змеиное тело вместо ног, свернутое под ним тугими лоснящимися кольцами.
— Подмена Первого репетитора стала осуществимой благодаря Службе технического обеспечения. Зафиксирована замена управляющего звена, замена персональных данных в информационных базах... — вещал глава Службы внутренних расследований.
Император внимательно слушал, периодически закрывая глаза третьим веком. Вытянутый зрачок дрожал, время от времени чуть смещаясь в сторону, словно старик выбирал новый объект для длительного изучения.
Теперь его взгляд остановился на отпрыске семейства Кирин. Хинеуса император помнил с младенчества и теперь с интересом рассматривал непоправимо ожесточившиеся черты лица.
Кирин не владел ментальной магией и тем не менее мог закрыться. Но не сделал этого. Старик гулял в его голове, словно в саду в былые времена. Заглядывал в каждые двери его многотомного сознания, видел все страхи и радости.
О нападении на Хинеуса император уже знал, но видеть воочию, что пережил один из бывших претендентов на престол, стало весьма специфическим времяпровождением для его старого ума.
Докладчик тем временем продолжал говорить:
— Напавшая на Хинеуса Кирина тень Первым репетитором не являлась, скорее всего, она принадлежала физическому клону. Изъятое на месте преступления орудие является ретранслятором гамма- и бетта-волн силой в шесть сотен мегагерц... Система безопасности не настроена на такой вид аппаратов. В совокупности с показаниями пострадавшего приходим к единогласному выводу, что субъект или субъекты обладают высшим уровнем ментальной магии и ментального воздействия. Как с магической, так и с амагической стороны. Учитывая последнее происшествие в Высшей академии демонизма и магии, мы единогласно считаем, что заинтересованной стороной является Улей, — докладчик умолк, прижав папку с докладом к груди.
Император продолжал молчать, задумчиво скользя взглядом по Кирину. Хороший был бы из него император... Остановить сердце не каждый способен. В противостоянии с Великой Матерью — тем более.
— Мы принесли извинение за утрату их дочерей? — наконец тихо поинтересовался старик, и его хвост медленно заскользил всей массой, чуть приподнимая старое тело вверх.
Стоявшему человеку потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем спрашивает Владыка.
Речь шла не о последнем происшествии в ВАДИМе, в котором спалили большую часть жрецов-фей. Старый император спрашивал о двух девочках, применивших пятый уровень трансформации днём ранее.
— Мы уведомили о факте нарушения и о предпринятом наказании, — наконец ответил мужчина.
Владыка недовольно повел кончиком хвоста и наконец перевел свой взгляд на говорившего:
— Взаимоуважение делает нас дайкирийцами, а не неустанное следование закону, — протянул он. — От моего имени, составьте письмо для Великой Матери Улья с извинениями о столь прискорбном случае. Мы скорбим, что были вынуждены прибегнуть к закону.
Фраза из Кодекса Хранителей прозвучала в его устах естественно, как вдох или выдох. Император действительно скорбел в тот миг, когда говорил это.
— Однако, — далее продолжил он. — Предупредите также Великую Мать, что в случае повторного нарушения правила к ее роду будут ужесточены. Улей, хоть и обособлен, но является такой же частью Дайкирии, как и все мы.
Кирин, все еще находясь в легкой прострации из-за манипуляций старого змеелюда, все не мог взять в толк, что еще можно ужесточить в отношении фей? Запретить им единение сознания? Тогда запросто можно отсылать весь Улей разом в черные колыбели Многоликого... навсегда.
— Хинеус... — Его голос, казалось, пробрал до костей. Кирин поднялся, чувствуя на себе пристальный взгляд змеиных глаз. — Жизнь за жизнь... Твоя сестра должна быть наказана за убийство моего сына по всей строгости закона. Ее дети, если такие существуют, исключаются из списка престолонаследования. Методы выбирай сам. У тебя сутки, иначе семья Кирин ответит за содеянное каждой своей головой.
Владыка удалился молча. Кирин стоял посреди зала, отстраненно смотря перед собой.
Люди выходили из зала совещаний, и каждый, морально поддерживая, ложил руку на плечо и крепко его сжимал, словно благословлял на жуткое по своей сути действо.
Прикрыв на миг глаза, Кирин молча собрал свои документы и вышел в коридор. Ноги сами несли его, а мысль продолжала отсутствовать. Очнулся он лишь когда двери Молельни выросли перед ним черными трехметровыми резными створками. Сглотнул тяжёлый ком, сдавивший глотку, и ввошел внутрь. Земляной пол скрасил шаги и ударил в нос пылью.
Медленно подошёл к единственному в зале изваянию и опустился на колени. Документы небрежно упали рядом, подняв облачко пыли.
— Прости меня, Многоликий... — выдохнул он, чувствуя, что оскомина никуда не уходит.
Вечная тьма Молельни пряла свою беззвучную колыбельную обоюдной тишиной. Судорожное дыхание стелилось в ней тяжелым пологом. Надрывное сердцебиение звенело вместо набата.
Время шло. Мускулы давно одеревенели.
Многоликий молчал. Каждая его разверзнутая пасть, где бы она ни была, на голове или животе, или под пяткой, но каждая — молчала. Чудовище с сотней лиц, взявшее на свои уродливые плечи ответственность за каждого дайкирийца, не давало ответа.
Хинеус устал. Прикрыл глаза, наконец оформляя в голове нужные мысли. Опустил уставшие руки и медленно собрал разметавшиеся по земле испачканные пылью бумаги. Поднялся на ноги и в последний раз взглянул на статую, резко ставшей в его глазах бездушной.
— Спасибо, Многоликий... Я принял решение, — прошептал он ритуальные слова упавшим, безэмоциональным голосом. И без какого-либо удивления отметил, как сгустилась перед ним тьма. Танцующая призрачная ладонь, словно состоящая из тысяч мелких черных блесток, вырвалась из живота каменного божества в удивительном танце. За ней показалась еще одна. Они сходились вместе, изгибались под безвучную музыку, разлетались крыльями и исчезали в каменном теле, чтобы разойтись в разные стороны десятком гибких женских тел и слиться воедино, почти перед лицом морально убитого мужчины.
Хинеус смотрел на женщину, все еще витая в своих проблемах, и не понимал то, что стоящая перед ним энергетическая сущность была абсолютно реальна. Блестки внутри нее роились, словно мелкие мошки, медленно выстраивая внешность и сруктуры, оформляя плавные изгибы тела. В руках она держала маленький белоснежный сгусток, он мерцал звездочкой, а внутри слегка покачивалось маленькое зернышко. Она протянула сгусток ему. Кирин принял его и неожиданно ощутил приятное согревающее тепло. Страх, боль, отчаяние отпускали, словно их никогда и не было.
Женщина продолжала танцевать вокруг него, рассыпаясь пылью и восставая вновь в совсем другом месте. Дверь Молельни пропала, по земляному полу простелились четкие контуры каменных плит. Сумрак рассеяли высокие стрельчатые окна.
— Ожидание неизбежного порой может нанести еще больший урон, чем сама неизбежность, — шуршал чужой нечеловеческий голос. Воспоминания заставляли мозг вскипать. Улей, как и тогда, во время нападения, явился неожиданно.
Вот только боли в этот раз не было. Вспыхнул яркий свет, от которого захотелось укрыться. Мерный перестук женских каблуков, разносившийся по просторному помещению, разбавлял шелест одежды. Вполне похоже на звуки в танцевальном зале, но никак не в Молельне. Хинеус открыл глаза и удивленно скользнул взглядом по зеленым витражам, скрывающим дневное небо.
Зал, скрупулезно выложенный малахитом, разбавленный красной мозаикой, поражал своими размерами. Слева пронеслась тень. Кирин резко обернулся, но ничего не увидел.
— Страх, переживание, сомнения... Полная и всепоглощающая фрустрация со всех сторон, диктующая и поведение, и отношение, как внешне, так и внутренне, — продолжил голос справа...
Кирин застыл, вслушиваясь. Шуршание хитиновых пластин странно отдавало эмоциями, которых у этих существ быть не должно.
— В этом омуте можно утонуть и никогда не выплыть на поверхность. Можно завязнуть и день за днем смотреть, как тянет трясина вниз, крепко держа за ноги, которыми ты должен идти вперед, а не топтаться на месте. — уже шептал отчетливый женский голос ему на ухо.
Она была невысокой и, кажется, даже тянулась к нему, касаясь своим телом его.
— Какой бы ни была боль, — выдохнул он, вспоминая строки из Кодекса Хранителя и медленно оборачиваясь, — каким бы ни был страх... Коль зыбкими ни были б мечты, к ним нужно пытаться идти своими двумя... Сквозь трясину человеческих "не можешь" и "не получится"... Через болото из собственных не сумею" и "не дойду"...
Сказал, а сам не мог отвести взгляда от незнакомки, заполнившей все его внимание в один миг. Она была слишком похожа на его мать. Иссиня-черные волосы, тонкие черты лица с приятно очерченными губами. Пышное синее платье мерцало россыпью черных камней. Он помнил это платье... Прическу и улыбку... Образ, варварски украденный из его памяти. Не давала спятить лишь одна немаловажная деталь — фасеточные глаза, мерцающие, словно ограненные черные бриллианты.
Она улыбнулась.
— Кодекс, как всегда, отвечает на любой вопрос. — Женщина чуть склонила голову в сторону, протянула к нему руку, касаясь его груди. — Но не на тот, что идет от сердца. Готов ли ты убить сестру, Хинеус?
Хинеус не был готов. Даже решив все для себя, зная, что найдет силы, и что есть веские мотивы, — он все равно не был готов.
— Вы не можете помочь...
— Могу. — Она сделала еще шаг, а потом скользнула пальцами в его ладонь, сжимающую мелкое искрящееся зернышко. — Здесь ее память... Все, что смогли считать мои дочери во время последнего их единения. Я дарю ее тебе.
Он сглотнул и крепче сжал руку, тепло зернышка обжигало чувства, рисуя в них новые грани. А она, словно змей-искуситель, продолжила, свивая вокруг него свои паучьи сети.
— Хадиса Кирин должна заплатить за смерть Максимилиана Дрейка своей жизнью, Хинеус... И она заплатит. Ты дашь ей умереть, как и приказал тебе Владыка. Но в твоих силах и воскресить ее. В моих силах тебе помочь в этом.
Ее лицо утратило четкость. Тело стало зыбким. Зал поплыл, и перед ним снова бушевал рой мелких мошек. Черное зыбкое марево, в котором едва угадывалась энергетическая сущность:
— Взамен я хочу ее силу. Я возьму твой грех на себя, Хинеус, и верну тебе сестру в новом теле и с ее памятью. Она будет любой, какой захочешь. Магически одаренной или же обычным человеком. Помнящей свою смерть или же забывшей последние недели. Это хорошее предложение. В противном случае убивай ее сам... Или же будь подвешен на Судебной площади вместе со всей семьей до десятого колена...
Хинеус болезненно сжал челюсти. Черные стены Молельни снова поднялись вокруг него. Многоликий стоял на своем постаменьте, как и прежде. Если бог существует... Он даст возможность найти решение...
«Если согласен — возьми флакон, спрятанный в животе Многоликого, дай выпить его содержимое сестре», — шуршал внутри него голос Улья. — «Привези ее в заброшенный Храм на границе аномалии. Взамен ты получишь то, что желаешь».
* * *
Машина уверенно стояла под самим корпусом факультета хранителей. Хадиса даже не обратила на нее внимания, полностью погруженная в свои мысли. Была пятница, и она опять не помнила прошлую ночь. За две недели это стало привычным, но отнюдь не нормальным. Рубин, уже в который раз встречавший ее утром возле выхода из факультета, уперто отмалчивался, говоря, что причина этому — все еще не вошедшая в пик сила. Звездунов и Ананьев тоже об этом говорили. Ректор пошла еще дальше в своих предположениях. Хадисе оставалось только верить, чтобы не затеряться в пучине тоски. И каждый раз она ловила себя на мысли, что Самсон все больше становится ей неинтересен. Запах рыжего адепта волновал намного больше. Хитрый прищур манил, а руки откровенно напоминали о ласках, которых, вроде, и не было. Или были?
Насколько хорошо умел врать Рубин? Порой казалось, что его легкие случайные прикосновения были чем-то большим, чем просто случайностью.
Звук клаксона отвлек. Обернувшись, послушница заинтересованно смотрела на то, как огромный автомобиль, выпуская клубы пара и натужно перебирая колесами, чуть отъехал, разворачиваясь, и снова остановился. Дверь отворилась, выставляя на обозрение Хинеуса. Он был в сером костюме, с темно-красным платком и в серой шляпе. Его длинные волосы были перетянуты тесьмой за спиной, обувь начищена до блеска, а воротник сорочки сиял белизной. Полосатый галстук был завязан сложным узлом.
Хинеус, как всегда, был одет с иголочки.
— Приветствую, брат, — искренне улыбнулась Хадиса.
Мужчина и сам улыбнулся и отодвинулся от входа, предлагая ей сесть. Упрашивать Хадису не пришлось. Пробравшись внутрь салона, она с удовольствием разместилась на мягком сидении напротив брата. Он, в свою очередь, оценивающе скользнул по ней взглядом.
— Вижу, пробуждение пошло тебе на пользу, — одобрительно кивнул он. — Расцвела, может, ещё и влюбилась? — Он протянул руку и осторожно заправил локоны ее волос за уши, рассматривая миловидное лицо. — Уже прошла посвящение?
— Нет ещё, — пожала плечами Хадиса. — Декан говорит, что я ещё не готова.
— И почему ты не готова? Песни ещё не все выучила?
— Выучила. Он ждёт пика моей силы, — пояснила девушка. — Говорит, что все произошедшее не было настоящим всплеском. Ректор считает, что я впитала силы Максимилиана... Идет перестройка каналов по жреческому типу. Все очень странно.
— Она обычно верно это определяет, — кивнул Хинеус.
— Зачем ты здесь?
Вопрос заставил его вздрогнуть и вернуться на землю. Вспомнить об отпущенном Владыкой времени.
— Я кое-что привез, как и обещал. Опоздал, правда, на неделю... — Он вытащил из саквояжа мелкий бутылек в серебряной оправе. — Это поможет тебе уснуть, после я проведу ритуал. Сведем на нет твою силу.
— Но я не хочу, — тихо возразила Хадиса. — У меня только начало получаться управлять...
— Я слышал о произошедшем на стадионе... — Хинеус не дал договорить. — Я знаю, что ты не такая — ты добрая и отзывчивая... Но мой голос — ничто по сравнению с морем других.
Вранье, подоткнутое правдой, далось непривычно легко. Голос не дрогнул, а сердце продолжало стучать спокойно. Девушка задумчиво уставилась на бутылек, рассматривая мастерски отлитых металлических птиц с красными глазами-бусинками...
— Это больно?
— Да... — кивнул он, цепко следя за ней. — Поэтому ритуал проведу я. Мне так будет спокойнее.
Вновь он соврал, от начала и до конца. Хадиса поймала его взгляд и вздрогнула, словно поняла все разом.
— Справимся, — тихо ответила, повернувшись к окну, за которым медленно сменялся пейзаж. Ее взгляд выхватил из общей массы Рубина, непривычно злого и нервного. Что-то болезненное отображалось в лице рыжего адепта, такое же, как на лице Хинеуса, и это отдавало страхом в сердце Хадисы. Пальцы крепче сжали бутылек. Больше она ничем не выдала переживания: не дрожала и, казалось, даже не нервничала. Рубин исчез, а стены Академии остались позади, сменившись пустынным каменным плато.
Хинеус смотрел на сестру и понимал, что она сильно повзрослела за эти две недели. Он видел перед собой не ребенка, а женщину. Полностью сформированную и в голове, и в сердце. Боль опять простелилась в сознании, сдавливая горло своими безжалостными щупальцами.
— Хадиса... Выпей снадобье сейчас, пожалуйста, — попросил он прежде, чем его собственный голос успел дрогнуть, а она додумалась отказаться или выбросить бутылочку. Девушка резковато кивнула и, отвинтив крышку, сделала глоток.
— До дна, — велел он, не получая и грамма удовлетворения от ее покорности.
Упрямо выпятив подбородок, девушка проглотила все и дрожащей рукой протянула ему флакон.
— Не злись, так надо.
Она молча кивнула и обняла себя руками... Препарат начал действовать уже через несколько минут. Он видел, как покрылась испариной ее побледневшая кожа. Слышал, как участилось ее дыхание. Крылья носа вздувались от частого и судорожного дыхания. Вскоре ее глаза заблестели, а зрачки расширились.
Пересев к сестре, он осторожно уложил ее голову к себе на колени и расстегнул тугой воротник ее блузки. Пальцы невольно гладили густые черные волосы. Взгляд скользил по ее спокойному сонному лицу, запоминая мельчайшие детали. Нет, перед ним была уже не та вышколенная, обвешанная проклятиями девочка. Теперь он это видел отчетливо. Кто-то заботливо, с филигранной точностью, снял с нее все. Не оставив ни одного ошметка или частицы. Он не находил ни одного из проклятий отца, он не видел ни своих вмешательств, ни плетений институтских мастеров, пытавшихся скрыть свои преступления. И оттого было удивительно, как покорно Хадиса доверилась его словам.
Она откровенно и осознанно дала себя обмануть.
Автомобиль остановился у скал, так и не доехав до выхода из аномалии. Кирин вылез наружу, подхватил сестру на руки и в окружении выпорхнувших отовсюду крылатых жрецов скользнул в щель, ведшую в старое здание храма, давно опустившегося глубоко под землю.
Сумрак блестел мелкими точками, вел по старым коридорам на нижние уровни мимо подвешенных к потолкам коконов и трещин в проступающем из стен теле аномалии, исполинских нор и сотен мертвых ячеек Улья, словно пчелиные соты, въевшихся в старые стены. Общий зал ритуалов, так и не показавшись на глаза, исчез между поворотами... Коридоры мелькали, выворачивая перед глазами все новые и новые помещения, ранее скрытые от людских глаз, смешанные с трупным запахом Зоны препятствий.
Дом Улья оказался под Академией, глубоко под землей, за десятками телепортационных печатей, в которых можно было заблудиться.
Незнакомая женщина сидела в центре зала и вышивала бабочку. Ее тонкие пальцы, покрытые перламутровой кожей, уверенно держали иглу. Такие же перламутровые полуопущенные стрекозьи крылья обрамляли плечи. Перед ней стояла массивная мраморная ванная, до краев наполненная водой.
Хинеус стоял перед этой женщиной, перед этой ванной с бесчувственной Хадисой на руках и понимал, что ладони вспотели, а руки — дрожат.
— Боишься... — вскинула она на него черные фасеточные глаза... — В любом случае твоя роль определена. Ты будешь предателем. Или для сестры, или для семьи… Или для Дайкирии.
— Как вы втянули Дрейка?
Женщина улыбнулась и разгладила вышивку у себя на коленях.
— Этот мальчик сам ко мне пришел. Хотел власти, и я просто исполнила его желание.
— Он погиб.
— Он все равно погиб бы. Вот в этой купели. — Она поднялась и коснулась пальцами высокого мраморного бортика. — Энергия — это единственное, что мне нужно.
— Зачем?
— Все как всегда, Хинеус. — Она зачерпнула ладонью воду и погрустнела. — Пресной воды недостаточно, чтобы накормить новорожденных... Ее недостаточно даже для того, чтобы зачать. Мы умираем, ячейка за ячейкой, стеснённые глупыми правилами, не в силах пользоваться собственным домом и собственным источником. Нас выплевывает, не родившимися и безмозглыми, во внешний мир, отрывая от Улья и топя во смраде, как слепых котят. Думаешь, хоть одна мать пожелает такой участи своим детям? Даже если их много, даже если мы все — одно сознание. А тем временем чужие дети испивают из нашего же Источника последние крохи… Развиваются и живут, спокойно плодясь при этом...
Она неожиданно склонилась перед ним, упав на колени:
— Я дарую тебе копию твоей сестры, только прошу… Отдай мне ее сейчас... Отдай силу, которую она забрала у Дрейка.
Откровение женщины поразило до глубины сердца. Бессмысленность их общего положения— еще больше. Отчаяние застрявших на границе между жизнью и смертью людей.
Сравнить с чем-либо ее боль он не мог. Однако насколько важна была эта сила, что вырождающийся Улей так отчаянно бросал свои последние силы за горстку энергии. Каково это — идти на смерть для того, чтобы кто-то смог родиться.
Насколько это схоже с жертвоприношением родного человека в угоду чужим прихотям? Ответа не было в равной степени ни на один из вопросов. Она была права. Роль Хинеуса — стать предателем. Для сестры, для семьи и для Дайкирии в равной степени. Потому что дать ей выжить через смерть — это навести тень на семью... А дать Улью силу — все равно, что показать зубы владыке.
Слабая надежда, что никто ни о чем не узнает, все равно теплилась внутри.
— Я обещала взять этот грех на себя ... — выдохнула женщина.
Тело сковало чужой мыслью, как и тогда, в его кабинете. Боль пронзила каждую клетку, выворачивая наизнанку. Вот только Улей больше не желал информации, он управлял, мастерски играя электрическими сигналами на его нервах. Под пристальным взглядом фасеточных глаз Кирин плакал и медленно опустил сестру в купель, до последнего удерживая ее голову. Разряд прошелся по поверхности воды. По полу и по стенам простелились энергетические грани печати. Хадиса судорожно дернулась, распахнула некогда серые глаза, светящиеся теперь белоснежным светом. Энергетические завитки прочертили ее кожу, вырисовывая каждый сосуд под ней. А после десятки призрачных рук утянули ее под воду.
Поверхность переполненной купели покрылась плотной энергетической пленкой, не выпуская наружу. Девичьи ладони бились о нее, скользили по ней, упирались… Без результата. Хотелось коснуться этих ладоней, выдернуть ее назад и дать надышаться воздуха. Но собственное тело не двигалось, скованное чужой силой. Черные блёстки мерцали вокруг него плотным коконом, и казалось, он превратился в живую статую орущего Многоликого.
Он видел, как она наконец прорывает силовую пленку. Красивые нежные ладони, которые ловят его собственные безвольные руки, что погружаются в воду и удерживают ее там. Он чувствовал, как слабеют пальцы Хадисы, и как последний пузырь воздуха вырывается из ее рта. Владыка мог быть доволен беспрекословной послушностью своих подчиненных. Хинеус Кирин понимал, что все, что сейчас видят его глаза, и то, что делают его подконтрольные чужой воле руки, станет развлечением для этого старика. Вот только выбор, дарованный Ульем, останется за кадром, утешением его персональной надежды на справедливость.
— Спой ей, — тихо прошептала женщина, когда борьба стала бессмысленной. — Ты же пел ей колыбельные.
Кирин вздрогнул, но оторвать глаз от жуткой картины не мог. Тело его сестры замерло, покрытое сотнями мелких светящихся завитков. Они гасли один за другим, выкачивая последние энергетические крупицы.
Собственные ладони наконец послушно сжались в кулаки.
— Спой… — снова повторилась женщина. — Она успокоится и ляжет в черную колыбель без страха.
— Если вы могли запихнуть сюда любое тело… почему так и не сделали… — не слыша ее просьбы, прошептал Кирин. Холодный разум все еще трепыхался, стараясь думать о чем угодно, только не о произошедшем.
— Смысл? — Она была предельно серьезна. — Жалкие крохи… Энергия Максимилиана слишком долго собиралась, чтобы напоить систему по полной… Очень долго. Если бы Хадиса его не убила — сейчас здесь лежал бы он. Одинокий и абсолютно никому не нужный... Пропавший без вести...
И, словно последний аргумент, купель лопнула, распадаясь на части. Вода схлынула.
— Бери ее и уходи, Хинеус… Сними номер в гостинице и выпей. Пошли сообщение в Академию об эвакуации и жди... Больше ты ничего не сможешь сделать.
Очнулся Кирин уже едучи в машине, все так же удерживая голову Хадисы у себя на коленях и бессмысленно поглаживая мокрые пряди. Память была безжалостно искромсана, оставив на обозрение лишь жалкие крохи убийства, совершенного собственными руками.
* * *
Стук в дверь был неожиданный. Напрягшись, Кирин отворил ее и мутным взглядом уставился на посетителя. Звездунов, как всегда, был в костюме. На голове была нахлобучена шляпа, на носу — темные очки.
— Выглядишь, как заказной убийца, — выдал он, пропуская гостя внутрь.
Молча сняв очки, Звездунов оценил обстановку гостиничного номера, ополовиненную бутылку коньяка, плотно зашторенные окна. На диване валялось одеяло и подушка, а в единственном кресле явно коротал последний час сам Хинеус. Бросив очки на стол, он вытащил из бара второй положенный стакан и плеснул коньяка.
— Пришел составить компанию? — вскинул брови Хинеус.
— Ты же заказывал собутыльника… Борин знатно повеселилась запросу, как и предложенной эвакуации, — кивнул он, опрокидывая стакан и глотая обжигающую жидкость. — Дрянь, однако.
Хинеус молча опустился в облюбованное кресло и допил свою порцию. Звездунов присел на диван, не спрашивая позволения и сдвигая постельное белье в сторону. Широко расставив ноги и оперевшись на них локтями, он задумчиво смотрел на бывшего сослуживца.
Молчание затягивалось, но никто из них говорить не спешил.
Хинеус продолжал упиваться, а Звездунов следил за ним, словно за главным героем спектакля.
— Почему твоя сестра уверена, что ты инкуб? — спросил наконец Звездунов.
Хинеус покосился на него пьяными глазами и усмехнулся. Его пошатывало...
— А надо было ей сказать, что это она устроила оргию, в свои чудесные тринадцать? — Он опять потянулся за бутылкой, но в последний момент передумал. — Знаешь ли, у нас тогда слишком много людей было в доме... Мать умерла... Похороны, все такое. Пропихнуться негде было несколько дней. Я тогда как раз учебу закончил, впервые домой за пять лет приехал. Весёлый до мрачности денечек выдался, зрелищный.
— Не понимаю, как вы это скрыли от нее.
— Мы не скрыли, просто перевели стрелки и предупредили, что она может сделать то же самое, когда вырастет. Совет все равно прознал. Куратора назначили, пришлось потрудиться, чтобы взять эту должность…
— И вы навешали на нее проклятия? — На самом деле его волновал другой вопрос, и все же ответ он выслушал.
— А ты хоть раз пытался сдержать пробудившегося суккуба? Думаешь, легко выкачать силы у демона. А она все возвращается назад, словно ничего и не делали. Хадиса даже не помнит этого... Не вспомнит... больше.
Что-то страшное проскользнуло в его голосе, заставившее Звездунова напрячься.
— Где она?
— В спальне.
Октопус нахмурился, после поспешно встал и распахнул полуприкрытые двери. Хадиса действительно была там. Лежащая на кровати во влажной академической форме. Ее серые губы и бледная до синевы кожа наталкивали на определенные мысли.
— Я хотел, чтобы она осталась учиться на твоём факультете. У нее были качества, но… Он сказал: жизнь за жизнь. Так, словно жизнь какого-то больного на голову ушлепка стоит жизни моей Хадисы, или жизни всей моей семьи.
Желваки начали играть на лице Октопуса. Он слушал молча, одновременно пытаясь нащупать пульс, и безнадежно понимал, что тело успело остыть.
— И теперь мне предстоит помпезно предоставить доказательство ее смерти во дворце. Больной старый ублюдок...
Хинеус скривился. Из его памяти успел исчезнуть Храм и обещание Великой Матери. Развеялось зернышко, дарованное как доказательство их соглашения. Стерлась упавшая на колени женщина, умеющая надеть любое лицо и молящая о содействии. Октопус отобрал у него бутылку, а после тяжело склонил голову, спрятав лицо в ладонях. Пьяная речь Кирина не укладывалась в его голове, хотя была предельно четкой и объясняющей сложившуюся ситуацию…
Где-то в Академии в это же время Рубин самозабвенно раз за разом впечатывал рожу Влада в стену, осыпая проклятиями. Мухотряскин уже давно не дергался, болтая поломанной шеей исключительно по инерции. Староста, поведавший сводному брату о велении отца, наблюдал за экзекуцией молча и с несвойственным ему наслаждением, не забывая при этом удерживать энергетический барьер, не пропускающий к ним озадаченных происходящим Ананьева и Виртуозова.
Жизнь за жизнь, как говорил их отец. Это всегда равноценная плата.
Горр тоже ходил вокруг барьера, спрятав руки в карманы и мусоля пальцами свой артефакт. Нужен ли ему такой неожиданно объявившийся отец и такие братья?
Ответа на это не было.
Улей же дрожал в предвкушении. Их энергетические каналы впервые за много десятков лет были наполнены под завязку. Где-то глубоко под землей, в ухоженных стенах выздоровевшей энергетической матки, стекали молочные капли, растрескивались коконы, выпуская на свободу жизнеспособные личинки. Похожие на друг друга как две капли воды девушки заботливо ловили их и укладывали в мягкие шелковые ячейки дозревать, связывая свежие новорожденные энергетические каналы с системой Улья.
Трупный запах Зоны препятствий неожиданно превратился в нежное благоухание цветов, а временной сдвиг наконец приходил в норму.
Жизнь Улья тоже приходила в норму. А вместе с ней дало росток маленькое зернышко, обещанное Хинеусу Кирину в подарок. Пройдет десяток часов… и все встанет на свои места. Источник засияет с новой силой, аномалия примет свой изначальный вид и уйдет далеко под землю. Высшая академия демонизма и магии в один момент прекратит свое существование, вернув в энерготок все, что отобрала.
Пройдет немало времени, прежде чем страсти улягутся, и Хинеус снова сможет увидеть любимую сестру, но это будет уже совсем другая история.
fulllib.com/book/2453
ficbook.net/readfic/7295115\
Название: Кодекс Хранителя
Автор : Я личной персоной, Екатерина Лылык
Жанр: Фэнтези. Магическая академия, становление героев, смерть персонажей, интриги, борьба с врагом
Аннотация:
У Хадисы есть тайна: она суккуб. За плечами четыре года обучения в Институте благородных девиц. Нужен еще год — и она станет достойной женой, а там будь что будет с ее силой: если пробудится, то мужу будет только в радость. Но институт со скандалом закрыли, и девушка вместе с подругами попадает по перераспределению в Высшую академию демонизма и магии на факультет хранителей семейного очага, где в первую очередь нужно блюсти невинность. Вот только никто Хадису не предупредил, что учёба в Академии — странная, факультеты воюют до предсмертного визга, и вообще, она — наживка для преступника, орудовавшего в ее бывшем институте… Хуже всего то, что ее демоническая сущность начала просыпаться, подогревая и без того непростую обстановку.
Глава 66
Глава 66
Палаты опять были переполнены. Ррухи крепко спала под лечебным заклинанием, и Хадисе только и оставалось, что оставить ей записку да принести комплект свежей одежды и белья. Гнетущая атмосфера медицинского блока дополнялась десятком заблокированных палат с задержанными. Девушка смотрела на это с откровенным непониманием, изучая мощные завитки энергетических печатей на дверях.
Рубин остановился рядом и некоторое время внимательно на нее смотрел.
— Не понимаешь... — констатировал он.
— Нет... — Она на миг скривилась, заправляя волосы за уши. — Это ведь палаты для больных… а они преступники.
— А здесь учебное заведение, а не тюрьма, — дополнил ее наблюдения Трахтенберг, смотря на нее сверху вниз. — Понимаешь? Не положено здесь быть камерам.
— Но это же палаты…
— Линн вчера утром что-то похожее говорила, — хмыкнул он и вытащил из кармана горсть орешков. — Девчонки... На палатах мощная защита, в любую из них можно буйного посадить. А когда идут первые учебные трансформации на первом курсе — буйных много. При первичной перестройке каналов под черную или белую энергию — тоже самое, сплошь бешеные. Палаты сдерживают многое. Потому лучшего места для задержания в Академии не найти.
Они еще некоторое время стояли молча, а после Хадиса подняла на адепта свой проницательный взгляд:
— Укол будет?
— Скорее всего. — Рубин подставил локоть, и девушка, на миг задумавшись, взяла его под руку. Вышли из корпуса молча и так же, не сговариваясь, свернули к реке.
Было поздно. Основную массу студентов уже разогнали по общежитиям. Только некоторые группы занимались уборкой. Странно было смотреть на то, как дорожки отмывают от крови.
— Деревьев не хватает, — заметила Хадиса. Орешки закончились, и Рубин теперь был озадачен ничегонеделаньем. От Кирин шло волнительное тепло, которое с каждой минутой становилось все ярче. Вечер был в самом разгаре, и, похоже, подходило время инъекции. Лекарства с собой не было. Да и тему эту сегодня декан не поднимал.
Молчание затягивалось.
— Недели не пройдет — площадь опять будет чем-то занята. Обычное дело.
Мостик остался позади, как и танцевальный зал. Часть обвалившейся стены уже успели разобрать, остальное оградили укрепляющим заклинанием. Даже здесь была кровь, и от этого становилось непривычно мерзко.
— Идём... — Он потянул ее дальше, к стадиону, где вовсю тренировались засевшие здесь бойцы из Службы безопасности.
Тренировки были зрелищными. Знакомые лица мелькали на трибунах, витала привычная атмосфера расслабленности. Непривычными были сами темы разговоров.
Сели. Хадиса вытянула ноги, оперлась на лавку руками и вскинула голову. Ее серые глаза задумчиво смотрели в ночное небо, а на лице, как обычно, была сосредоточенность и отстраненность.
Подсел Влад, подтянулись Староста и Горр...
— Никогда не думала о том, что близняшки настолько опасны, — наконец прошептала она, не обращая ни на кого внимания. — Больно и не больно. Пусто внутри.
— Я тебе блок вчера поставил, иначе ты бы уложила весь медицинский своими чувствами, — пояснил Рубин.
Она перевела на него свой абсолютно спокойный взгляд, без капли удивления на миловидном лице.
— Снимешь?
— Позже.
— А укол когда?
Рубин не ответил.
— Будет резонанс — будет укол, — вклинился Влад, оборачиваясь и смотря на нее с нижнего ряда. — Иначе твой брат добро не даст. Не прочувствовал еще, понимаешь?
Хадиса понимала. «Резонанс» она успела прочуствовать прошлой ночью: не понравилось. Про блок догадывалась вчера утром, теперь мысленно поблагодарила рыжего за самоуправство. Если бы «уложила» медицинский — кто знает, чем бы все закончилось?
Может, и ничем... Убили бы ее, как одну из близняшек, даже с куратором не связывались бы.
Подоспели Самсон и Линн, таща с собой полные рюкзаки пивных бутылок. Дружно узнали в них стащенную накануне настойку. Хадиса пить отказалась, Рубин вскинул брови и под добродушный смешок остальных передал свою бутылку Горру. Наблюдали за тренировками молча, почти час, иногда перекидываясь фразами и соображениями. Попивая из бутылок и раскрепощаясь, стараясь не трогать тему нападения. Получалось плохо, и разговор сходил на нет в очередной раз.
Предательство Максимилиана было непонятно. Если бы вместо него было насекомое... но нет. Он был все тем же Его Высочеством, ради которого они затевали сногсшибательную поимку журналиста.
— Улей, — прошептал Самсон ... — Все утыкается в него.
— Причем здесь Улей? — удивилась Камилла — она села рядом выше, уверенно расположившись между Горром и Старостой. Рубин сидел справа от Хадисы. Самсон и Линн сели рядом с Владом, чуть ниже.
Несколько пустых пивных бутылок, в которые накануне прошлого вечера была перелита настойка, валялись под лавками.
— Притом, что фей мы грохнули много, а взять живыми не удалось никого... — пояснил Рубин.
— Живые есть... Адекватных нет, — поправил Трахтенберга Горр. — Все как с близняшками. При первой возможности телепатического воздействия из тела вырывается черная энергетическая мошкара. Теперь, правда, обошлись без выпотрошенных каналов.
— Но ведь не может же мошкара контролировать целого человека! — Замечание Рыловой было дельным.
— Вот потому все в фей и упирается, — вздохнул Самсон, присасываясь к бутылке.
Староста молчал, а потом его пальцы запорхали в сумбурной жестикуляции.
«Феи имеют то, к чему не имеет доступа большинство обывателей, — скорость поглощения и обработки информации... Им под силу придумать и воплотить что угодно. Вот только феи не имеют отдельных личностей, это всегда общая нейросеть. Общая память. Нет понятия смерти. Каждая новая ячейка — всего лишь очередное вместилище информации, которой может пользоваться все их общество... Улей — это один единый организм от начала и до скончания времен. Зачем им такие ритуалы в принципе? Мотив не ясен...» — говорил Староста.
В случае с Максимилианом мотив можно хоть за уши притянуть. Сила могла повысить его шансы на престолонаследование. Как ни крути — он был двадцать пятым в очереди. Уши мертвеца от такого предположения вряд ли болели. Причины могли быть и иными. Вот только где найти того человека, который расскажет, что было у Дрейка на уме?
Все упиралось в Улей. Зачем самообновляющемуся бессмертному социальному организму этот изощренный черный ритуал?
Гибель Веленки казалась абсолютно бессмысленной, впрочем, как и вся прошедшая ночь.
Тренировка закончилась. Зрители начали рассасываться. Тихонько ушли Линн с Самсоном. Они смеялись и ни на кого не обращали внимания. Хадиса провела их взглядом, прекрасно понимая, чем они займутся уже вскоре. Прикрыла глаза и печально вздохнула.
— Ты возбудилась. Силой веет, и голову сносит, — тихо прошептал Рубин, и Хадиса неожиданно для себя вспомнила, с чем сравнила его голос семь дней назад, до того как увидела его внешность.
Бархат с хрипотцой... Семь дней прошли неожиданно насыщенно.
— И что? — Она ни капли не смутилась, на лице всего лишь на миг проскользнула забавная улыбка, словно она не удержала рвущуюся изнутри мысль.
Как всегда, она была скрыта и зажата. Ему захотелось опять ей нашептать заклинание, чтобы она заикалась. Но теперь, когда она знает этот фокус, будет не так интересно. Гам вокруг выходил на новые уровни, напоминая своими интонациями произошедшее в столовой, только с более медленной скоростью. Оргия тогда знатная намечалась. Благо, послушники вмешались… Теперь же явно озадачились бойцы из Службы безопасности, не готовые к представлению.
Румянец слегка поддел щеки Хадисы, и Рубин невольно улыбнулся. Похоже, пора было смываться отсюда.
— Идём... — протянул он ей руку и потащил через немногочисленную толпу за собой.
— Куда?
— Без разницы... К тебе, ко мне...
Хадиса растерянно открыла рот, потом закрыла, крепко задумавшись. Возбуждение полыхнуло вдвойне, отчетливо отображаясь на окружающих недвусмысленными поползновениями друг к другу.
— Не надо...
Рубин молчал.
Теперь же резонанс стелил тела по трибунам в откровенных позах, прижимал их парами к стенам, не всегда правильно подобранными, иногда чувственно-девичьими... А иногда контрастно-мужскими.
Скорее всего, Самсон опять уединился с Линн, позабыв обо всем на свете, вот теперь и расхлебывай. Потому, не раздумывая, Рубин тащил ее за руку, чувствуя, как ее сила все больше поддевает его мозг.
Хадиса бежала следом, чувствуя откровенное дежа вю. Живот крутило. Кожа горела, а ее опять куда-то тащили… Хотя нет, не «куда-то». В этот раз перспективы были оформлены четко в рамки какой-то из двух комнат и очерчены широким разворотом мужских плеч. Попадающиеся парочки в своей откровенности вносили свою лепту, вдалбливая новые картины всестороннего общения в остатки пуританского восприятия Хадисы.
Факультет семейного раздора был ближе. Но остановились они раньше, будучи пойманными притягательным черным нутром полуразрушенного танцевального зала. Каменная крошка скрипела под ногами. Энергетические печати, удерживающие разрушение, слегка поблескивали в темноте. Холодная стена словила вес их поспешного объятия. Хадиса что-то испуганно прошептала, а Рубин не услышал. Поймав ладонями ее лицо, склонился и пробрался вглубь горячим твердым языком, сметая ее слабое сопротивление на корню требовательными и жадными движениями.
Казалось, бушующая энергия заполнила их до краев в один миг, окрасив весь мир пепельными углями. Красные точки чувств вспыхнули рыжими бликами на дичайшем пепелище самообладания. Чувства смялись вместе с одеждой, буйством красок и спешными прикосновениями к коже.
Кажется, они забыли, как дышать...
Стены неожиданно вспыхнули светом.
— Эй, — окликнул их слегка запыхавшийся Мухотряскин. — Кирин просил укол сделать.
— Позже…
— Сейчас.
Рубин судорожно выдохнул. Резко отстранился и поймал брошенный ему мелкий мешочек.
В неярком свете обиженно взблеснули глаза Хадисы. Ее осоловевший взгляд плыл. Сущность продолжала контролировать тело, словно параллельная нервная система. Ноги подкосились, и она сползла наземь. Маленькая, красивая и абсолютно послушная, как кукла. Отчетливо вспомнился прошлый понедельник, когда он ей пообещал, где будет ее позиция аккурат через неделю.
Собственно, отпущенное время подходило к концу, и она действительно была сейчас где-то между его ног. Правда, в другой позе и с другой целью. Наверное, сейчас стоило вспомнить и о вечере понедельника, когда ее сущность впервые срезонировала с Виртуозовым, и о вторнике, когда эта девчонка сыграла на его мозгах по полной, в один миг превратив в ментального раба. Страшно представить, какой мощью она обладает теперь. Впрочем, достаточно оглянуться. Не даром же в среду Кнут лично решил побеседовать с послушницей на мосту и разложить ее силу по полочкам с точки зрения Раздора. Закончилось все весьма болезненно для Кирин, зато никакого разгула на площади не отметили, все прекратилось резко, как и началось. К тому же определили, что физическую боль ментальным ударом она передать не может.
Наваждение спало. Остался только бушующий костер и понимание, что на миг было хорошо. Мухотряскин наблюдал, ехидно комментируя:
— Знаешь, воздержание для суккуба — это страшная вещь. — Его голос после настойки был абсолютно спокоен. — Так и умереть можно, или затрахать кого-либо до смерти... Подумай об этом на досуге.
Рубин тем временем присел рядом. Вытащил из мешочка ампулу и шприц, привычно надломил кончик, мокнул внутрь иглу и потянул поршень. Сбил воздушные капли и выпустил их. Хадиса наблюдала за этим действом в полудрёме, не в силах шевельнуться. Где-то на фоне откровенно стонали под действием ментальной волны, и ей хотелось вот так же стонать, цепляясь пальцами в мягкие плечи, и ни о чем не думать.
Кто же в этом виноват: она или опять Самсон, у которого те же силы?
— Суккуб или инкуб… Как различать вообще? — спросила она, наблюдая не за шприцом, а за едва светящимися глазами рыжего адепта.
— В чем разница? Инкуб предпочитает тело, а не разум, — пояснил он, закатывая рукав ее ветровки. — А ты, как и любая другая неудовлетворенная женщина, начинаешь пилить мозг всем без разбора.
— Если я пробужусь — меня убьют как близняшек...
— Нет, не как близняшек... — Рубин, забрал с ее припухших губ прилипшую прядку волос и завертел перед лицом указательным пальцем. На нем, словно на веретене, образовалась огненная нить. — Вот этим тебя убьют... Хочешь, убью лично. Хоть не будет обидно.
Вопрос, кому из них двоих должно быть обидно, остался неозвученным. Рубин сейчас строил стену между ними, и это было слишком явно.
— Я хочу запомнить поцелуй ... — Ее голос слабел. — Не смогу?
Не сможет.
Рубин на последний вопрос не ответил, а она уже и не слышала. Адепт молча спрятал в карман мешочек с использованным шприцом и ампулой. Откровенно захотелось кому-то разбить ехидную рожу...
Влад понятливо протянул ему бутылку с настойкой. А тем временем ментальная мощь нарастала, придавливая попавших под воздействие к земле в судорогах и так же резко отпуская и сходя на нет. Раздосадовано надув щеки, Трахтенберг повел рукой и содрал с ее лица последнее наложенное им проклятие, которым он прошлым утром заблокировал чувства Кирин к феям. Но ничего не произошло: ни взрыва эмоций, ни взрыва слез. Последняя иньекция сделала свое дело. Кирин сомнамбулой поднялась с земли и, обойдя злого Рубина, шатающейся походкой поплыла в одном ей известном направлении. Упёрлась лицом в стену да так и продолжила в нее упираться, перебирая ногами.
Мухотряскин, наблюдавший сцену со стороны, закурил и глубокомысленно заметил:
— Страшный ты человек, Трахтенберг, и проклятия твои страшные... Куда она пошла, хоть?
— Кто ее знает: либо к Кнуту, либо к Звезде... А может, вообще к Старосте...
Про фей решил промолчать.
— Я ставлю на Самсона...
— А я на тентакли, — фыркнул Трахтенберг. Как он ни пытался обманываться, но целоваться с ней ему понравилось, и ее горячая кожа продолжала ему чудиться под руками...
Раздосадовано застонав, он бросил последний взгляд на посмеивающегося Влада, а после подхватил откровенно спящую Кирин на руки.
Она привычно скрутилась на его руках калачиком. Ноги уже в который раз за эту неделю несли Рубина прямо к корпусу Хранителей, где на третьем этаже была ее комната: этой ночью абсолютно свободная и пустующая.
Эпилог
Эпилог
Земляной пол Молельного зала холодом въедался в колени. Многоликий бесформенной массой каменного изваяния нависал над головой, разверзнув в немом крике сотню своих жадных ртов. Высокий сводчатый потолок терялся в кромешной тьме, извечно сопровождающей это место.
Хинеус Кирин молился. Плечи дрожали, а руки, возведенные над головой, утратили твердость. Сердце последние несколько часов билось судорожно, отчаявшись найти оптимальное решение, которого не было.
Причина тому была болезненна и нетерпима — Владыка вынес вердикт.
Виновник гибели его сына должен быть мертв. Вне зависимости от того, преступник Максимилиан или нет.
Огромный Зал совещаний до сих пор стоял перед глазами. Десяток занятых кресел на фоне необъятного пространства. Золотая подушка, колышущаяся в воздухе, восседающий на ней Владыка... Череп, обтянутый пергаментной кожей. Худые руки, впалые щеки... Темные пятна на них. Седые волосы, заплетенные в тугие канаты, венцом лежащие на голове, скреплённые золотыми гребнями. Змеиное тело вместо ног, свернутое под ним тугими лоснящимися кольцами.
— Подмена Первого репетитора стала осуществимой благодаря Службе технического обеспечения. Зафиксирована замена управляющего звена, замена персональных данных в информационных базах... — вещал глава Службы внутренних расследований.
Император внимательно слушал, периодически закрывая глаза третьим веком. Вытянутый зрачок дрожал, время от времени чуть смещаясь в сторону, словно старик выбирал новый объект для длительного изучения.
Теперь его взгляд остановился на отпрыске семейства Кирин. Хинеуса император помнил с младенчества и теперь с интересом рассматривал непоправимо ожесточившиеся черты лица.
Кирин не владел ментальной магией и тем не менее мог закрыться. Но не сделал этого. Старик гулял в его голове, словно в саду в былые времена. Заглядывал в каждые двери его многотомного сознания, видел все страхи и радости.
О нападении на Хинеуса император уже знал, но видеть воочию, что пережил один из бывших претендентов на престол, стало весьма специфическим времяпровождением для его старого ума.
Докладчик тем временем продолжал говорить:
— Напавшая на Хинеуса Кирина тень Первым репетитором не являлась, скорее всего, она принадлежала физическому клону. Изъятое на месте преступления орудие является ретранслятором гамма- и бетта-волн силой в шесть сотен мегагерц... Система безопасности не настроена на такой вид аппаратов. В совокупности с показаниями пострадавшего приходим к единогласному выводу, что субъект или субъекты обладают высшим уровнем ментальной магии и ментального воздействия. Как с магической, так и с амагической стороны. Учитывая последнее происшествие в Высшей академии демонизма и магии, мы единогласно считаем, что заинтересованной стороной является Улей, — докладчик умолк, прижав папку с докладом к груди.
Император продолжал молчать, задумчиво скользя взглядом по Кирину. Хороший был бы из него император... Остановить сердце не каждый способен. В противостоянии с Великой Матерью — тем более.
— Мы принесли извинение за утрату их дочерей? — наконец тихо поинтересовался старик, и его хвост медленно заскользил всей массой, чуть приподнимая старое тело вверх.
Стоявшему человеку потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем спрашивает Владыка.
Речь шла не о последнем происшествии в ВАДИМе, в котором спалили большую часть жрецов-фей. Старый император спрашивал о двух девочках, применивших пятый уровень трансформации днём ранее.
— Мы уведомили о факте нарушения и о предпринятом наказании, — наконец ответил мужчина.
Владыка недовольно повел кончиком хвоста и наконец перевел свой взгляд на говорившего:
— Взаимоуважение делает нас дайкирийцами, а не неустанное следование закону, — протянул он. — От моего имени, составьте письмо для Великой Матери Улья с извинениями о столь прискорбном случае. Мы скорбим, что были вынуждены прибегнуть к закону.
Фраза из Кодекса Хранителей прозвучала в его устах естественно, как вдох или выдох. Император действительно скорбел в тот миг, когда говорил это.
— Однако, — далее продолжил он. — Предупредите также Великую Мать, что в случае повторного нарушения правила к ее роду будут ужесточены. Улей, хоть и обособлен, но является такой же частью Дайкирии, как и все мы.
Кирин, все еще находясь в легкой прострации из-за манипуляций старого змеелюда, все не мог взять в толк, что еще можно ужесточить в отношении фей? Запретить им единение сознания? Тогда запросто можно отсылать весь Улей разом в черные колыбели Многоликого... навсегда.
— Хинеус... — Его голос, казалось, пробрал до костей. Кирин поднялся, чувствуя на себе пристальный взгляд змеиных глаз. — Жизнь за жизнь... Твоя сестра должна быть наказана за убийство моего сына по всей строгости закона. Ее дети, если такие существуют, исключаются из списка престолонаследования. Методы выбирай сам. У тебя сутки, иначе семья Кирин ответит за содеянное каждой своей головой.
Владыка удалился молча. Кирин стоял посреди зала, отстраненно смотря перед собой.
Люди выходили из зала совещаний, и каждый, морально поддерживая, ложил руку на плечо и крепко его сжимал, словно благословлял на жуткое по своей сути действо.
Прикрыв на миг глаза, Кирин молча собрал свои документы и вышел в коридор. Ноги сами несли его, а мысль продолжала отсутствовать. Очнулся он лишь когда двери Молельни выросли перед ним черными трехметровыми резными створками. Сглотнул тяжёлый ком, сдавивший глотку, и ввошел внутрь. Земляной пол скрасил шаги и ударил в нос пылью.
Медленно подошёл к единственному в зале изваянию и опустился на колени. Документы небрежно упали рядом, подняв облачко пыли.
— Прости меня, Многоликий... — выдохнул он, чувствуя, что оскомина никуда не уходит.
Вечная тьма Молельни пряла свою беззвучную колыбельную обоюдной тишиной. Судорожное дыхание стелилось в ней тяжелым пологом. Надрывное сердцебиение звенело вместо набата.
Время шло. Мускулы давно одеревенели.
Многоликий молчал. Каждая его разверзнутая пасть, где бы она ни была, на голове или животе, или под пяткой, но каждая — молчала. Чудовище с сотней лиц, взявшее на свои уродливые плечи ответственность за каждого дайкирийца, не давало ответа.
Хинеус устал. Прикрыл глаза, наконец оформляя в голове нужные мысли. Опустил уставшие руки и медленно собрал разметавшиеся по земле испачканные пылью бумаги. Поднялся на ноги и в последний раз взглянул на статую, резко ставшей в его глазах бездушной.
— Спасибо, Многоликий... Я принял решение, — прошептал он ритуальные слова упавшим, безэмоциональным голосом. И без какого-либо удивления отметил, как сгустилась перед ним тьма. Танцующая призрачная ладонь, словно состоящая из тысяч мелких черных блесток, вырвалась из живота каменного божества в удивительном танце. За ней показалась еще одна. Они сходились вместе, изгибались под безвучную музыку, разлетались крыльями и исчезали в каменном теле, чтобы разойтись в разные стороны десятком гибких женских тел и слиться воедино, почти перед лицом морально убитого мужчины.
Хинеус смотрел на женщину, все еще витая в своих проблемах, и не понимал то, что стоящая перед ним энергетическая сущность была абсолютно реальна. Блестки внутри нее роились, словно мелкие мошки, медленно выстраивая внешность и сруктуры, оформляя плавные изгибы тела. В руках она держала маленький белоснежный сгусток, он мерцал звездочкой, а внутри слегка покачивалось маленькое зернышко. Она протянула сгусток ему. Кирин принял его и неожиданно ощутил приятное согревающее тепло. Страх, боль, отчаяние отпускали, словно их никогда и не было.
Женщина продолжала танцевать вокруг него, рассыпаясь пылью и восставая вновь в совсем другом месте. Дверь Молельни пропала, по земляному полу простелились четкие контуры каменных плит. Сумрак рассеяли высокие стрельчатые окна.
— Ожидание неизбежного порой может нанести еще больший урон, чем сама неизбежность, — шуршал чужой нечеловеческий голос. Воспоминания заставляли мозг вскипать. Улей, как и тогда, во время нападения, явился неожиданно.
Вот только боли в этот раз не было. Вспыхнул яркий свет, от которого захотелось укрыться. Мерный перестук женских каблуков, разносившийся по просторному помещению, разбавлял шелест одежды. Вполне похоже на звуки в танцевальном зале, но никак не в Молельне. Хинеус открыл глаза и удивленно скользнул взглядом по зеленым витражам, скрывающим дневное небо.
Зал, скрупулезно выложенный малахитом, разбавленный красной мозаикой, поражал своими размерами. Слева пронеслась тень. Кирин резко обернулся, но ничего не увидел.
— Страх, переживание, сомнения... Полная и всепоглощающая фрустрация со всех сторон, диктующая и поведение, и отношение, как внешне, так и внутренне, — продолжил голос справа...
Кирин застыл, вслушиваясь. Шуршание хитиновых пластин странно отдавало эмоциями, которых у этих существ быть не должно.
— В этом омуте можно утонуть и никогда не выплыть на поверхность. Можно завязнуть и день за днем смотреть, как тянет трясина вниз, крепко держа за ноги, которыми ты должен идти вперед, а не топтаться на месте. — уже шептал отчетливый женский голос ему на ухо.
Она была невысокой и, кажется, даже тянулась к нему, касаясь своим телом его.
— Какой бы ни была боль, — выдохнул он, вспоминая строки из Кодекса Хранителя и медленно оборачиваясь, — каким бы ни был страх... Коль зыбкими ни были б мечты, к ним нужно пытаться идти своими двумя... Сквозь трясину человеческих "не можешь" и "не получится"... Через болото из собственных не сумею" и "не дойду"...
Сказал, а сам не мог отвести взгляда от незнакомки, заполнившей все его внимание в один миг. Она была слишком похожа на его мать. Иссиня-черные волосы, тонкие черты лица с приятно очерченными губами. Пышное синее платье мерцало россыпью черных камней. Он помнил это платье... Прическу и улыбку... Образ, варварски украденный из его памяти. Не давала спятить лишь одна немаловажная деталь — фасеточные глаза, мерцающие, словно ограненные черные бриллианты.
Она улыбнулась.
— Кодекс, как всегда, отвечает на любой вопрос. — Женщина чуть склонила голову в сторону, протянула к нему руку, касаясь его груди. — Но не на тот, что идет от сердца. Готов ли ты убить сестру, Хинеус?
Хинеус не был готов. Даже решив все для себя, зная, что найдет силы, и что есть веские мотивы, — он все равно не был готов.
— Вы не можете помочь...
— Могу. — Она сделала еще шаг, а потом скользнула пальцами в его ладонь, сжимающую мелкое искрящееся зернышко. — Здесь ее память... Все, что смогли считать мои дочери во время последнего их единения. Я дарю ее тебе.
Он сглотнул и крепче сжал руку, тепло зернышка обжигало чувства, рисуя в них новые грани. А она, словно змей-искуситель, продолжила, свивая вокруг него свои паучьи сети.
— Хадиса Кирин должна заплатить за смерть Максимилиана Дрейка своей жизнью, Хинеус... И она заплатит. Ты дашь ей умереть, как и приказал тебе Владыка. Но в твоих силах и воскресить ее. В моих силах тебе помочь в этом.
Ее лицо утратило четкость. Тело стало зыбким. Зал поплыл, и перед ним снова бушевал рой мелких мошек. Черное зыбкое марево, в котором едва угадывалась энергетическая сущность:
— Взамен я хочу ее силу. Я возьму твой грех на себя, Хинеус, и верну тебе сестру в новом теле и с ее памятью. Она будет любой, какой захочешь. Магически одаренной или же обычным человеком. Помнящей свою смерть или же забывшей последние недели. Это хорошее предложение. В противном случае убивай ее сам... Или же будь подвешен на Судебной площади вместе со всей семьей до десятого колена...
Хинеус болезненно сжал челюсти. Черные стены Молельни снова поднялись вокруг него. Многоликий стоял на своем постаменьте, как и прежде. Если бог существует... Он даст возможность найти решение...
«Если согласен — возьми флакон, спрятанный в животе Многоликого, дай выпить его содержимое сестре», — шуршал внутри него голос Улья. — «Привези ее в заброшенный Храм на границе аномалии. Взамен ты получишь то, что желаешь».
* * *
Машина уверенно стояла под самим корпусом факультета хранителей. Хадиса даже не обратила на нее внимания, полностью погруженная в свои мысли. Была пятница, и она опять не помнила прошлую ночь. За две недели это стало привычным, но отнюдь не нормальным. Рубин, уже в который раз встречавший ее утром возле выхода из факультета, уперто отмалчивался, говоря, что причина этому — все еще не вошедшая в пик сила. Звездунов и Ананьев тоже об этом говорили. Ректор пошла еще дальше в своих предположениях. Хадисе оставалось только верить, чтобы не затеряться в пучине тоски. И каждый раз она ловила себя на мысли, что Самсон все больше становится ей неинтересен. Запах рыжего адепта волновал намного больше. Хитрый прищур манил, а руки откровенно напоминали о ласках, которых, вроде, и не было. Или были?
Насколько хорошо умел врать Рубин? Порой казалось, что его легкие случайные прикосновения были чем-то большим, чем просто случайностью.
Звук клаксона отвлек. Обернувшись, послушница заинтересованно смотрела на то, как огромный автомобиль, выпуская клубы пара и натужно перебирая колесами, чуть отъехал, разворачиваясь, и снова остановился. Дверь отворилась, выставляя на обозрение Хинеуса. Он был в сером костюме, с темно-красным платком и в серой шляпе. Его длинные волосы были перетянуты тесьмой за спиной, обувь начищена до блеска, а воротник сорочки сиял белизной. Полосатый галстук был завязан сложным узлом.
Хинеус, как всегда, был одет с иголочки.
— Приветствую, брат, — искренне улыбнулась Хадиса.
Мужчина и сам улыбнулся и отодвинулся от входа, предлагая ей сесть. Упрашивать Хадису не пришлось. Пробравшись внутрь салона, она с удовольствием разместилась на мягком сидении напротив брата. Он, в свою очередь, оценивающе скользнул по ней взглядом.
— Вижу, пробуждение пошло тебе на пользу, — одобрительно кивнул он. — Расцвела, может, ещё и влюбилась? — Он протянул руку и осторожно заправил локоны ее волос за уши, рассматривая миловидное лицо. — Уже прошла посвящение?
— Нет ещё, — пожала плечами Хадиса. — Декан говорит, что я ещё не готова.
— И почему ты не готова? Песни ещё не все выучила?
— Выучила. Он ждёт пика моей силы, — пояснила девушка. — Говорит, что все произошедшее не было настоящим всплеском. Ректор считает, что я впитала силы Максимилиана... Идет перестройка каналов по жреческому типу. Все очень странно.
— Она обычно верно это определяет, — кивнул Хинеус.
— Зачем ты здесь?
Вопрос заставил его вздрогнуть и вернуться на землю. Вспомнить об отпущенном Владыкой времени.
— Я кое-что привез, как и обещал. Опоздал, правда, на неделю... — Он вытащил из саквояжа мелкий бутылек в серебряной оправе. — Это поможет тебе уснуть, после я проведу ритуал. Сведем на нет твою силу.
— Но я не хочу, — тихо возразила Хадиса. — У меня только начало получаться управлять...
— Я слышал о произошедшем на стадионе... — Хинеус не дал договорить. — Я знаю, что ты не такая — ты добрая и отзывчивая... Но мой голос — ничто по сравнению с морем других.
Вранье, подоткнутое правдой, далось непривычно легко. Голос не дрогнул, а сердце продолжало стучать спокойно. Девушка задумчиво уставилась на бутылек, рассматривая мастерски отлитых металлических птиц с красными глазами-бусинками...
— Это больно?
— Да... — кивнул он, цепко следя за ней. — Поэтому ритуал проведу я. Мне так будет спокойнее.
Вновь он соврал, от начала и до конца. Хадиса поймала его взгляд и вздрогнула, словно поняла все разом.
— Справимся, — тихо ответила, повернувшись к окну, за которым медленно сменялся пейзаж. Ее взгляд выхватил из общей массы Рубина, непривычно злого и нервного. Что-то болезненное отображалось в лице рыжего адепта, такое же, как на лице Хинеуса, и это отдавало страхом в сердце Хадисы. Пальцы крепче сжали бутылек. Больше она ничем не выдала переживания: не дрожала и, казалось, даже не нервничала. Рубин исчез, а стены Академии остались позади, сменившись пустынным каменным плато.
Хинеус смотрел на сестру и понимал, что она сильно повзрослела за эти две недели. Он видел перед собой не ребенка, а женщину. Полностью сформированную и в голове, и в сердце. Боль опять простелилась в сознании, сдавливая горло своими безжалостными щупальцами.
— Хадиса... Выпей снадобье сейчас, пожалуйста, — попросил он прежде, чем его собственный голос успел дрогнуть, а она додумалась отказаться или выбросить бутылочку. Девушка резковато кивнула и, отвинтив крышку, сделала глоток.
— До дна, — велел он, не получая и грамма удовлетворения от ее покорности.
Упрямо выпятив подбородок, девушка проглотила все и дрожащей рукой протянула ему флакон.
— Не злись, так надо.
Она молча кивнула и обняла себя руками... Препарат начал действовать уже через несколько минут. Он видел, как покрылась испариной ее побледневшая кожа. Слышал, как участилось ее дыхание. Крылья носа вздувались от частого и судорожного дыхания. Вскоре ее глаза заблестели, а зрачки расширились.
Пересев к сестре, он осторожно уложил ее голову к себе на колени и расстегнул тугой воротник ее блузки. Пальцы невольно гладили густые черные волосы. Взгляд скользил по ее спокойному сонному лицу, запоминая мельчайшие детали. Нет, перед ним была уже не та вышколенная, обвешанная проклятиями девочка. Теперь он это видел отчетливо. Кто-то заботливо, с филигранной точностью, снял с нее все. Не оставив ни одного ошметка или частицы. Он не находил ни одного из проклятий отца, он не видел ни своих вмешательств, ни плетений институтских мастеров, пытавшихся скрыть свои преступления. И оттого было удивительно, как покорно Хадиса доверилась его словам.
Она откровенно и осознанно дала себя обмануть.
Автомобиль остановился у скал, так и не доехав до выхода из аномалии. Кирин вылез наружу, подхватил сестру на руки и в окружении выпорхнувших отовсюду крылатых жрецов скользнул в щель, ведшую в старое здание храма, давно опустившегося глубоко под землю.
Сумрак блестел мелкими точками, вел по старым коридорам на нижние уровни мимо подвешенных к потолкам коконов и трещин в проступающем из стен теле аномалии, исполинских нор и сотен мертвых ячеек Улья, словно пчелиные соты, въевшихся в старые стены. Общий зал ритуалов, так и не показавшись на глаза, исчез между поворотами... Коридоры мелькали, выворачивая перед глазами все новые и новые помещения, ранее скрытые от людских глаз, смешанные с трупным запахом Зоны препятствий.
Дом Улья оказался под Академией, глубоко под землей, за десятками телепортационных печатей, в которых можно было заблудиться.
Незнакомая женщина сидела в центре зала и вышивала бабочку. Ее тонкие пальцы, покрытые перламутровой кожей, уверенно держали иглу. Такие же перламутровые полуопущенные стрекозьи крылья обрамляли плечи. Перед ней стояла массивная мраморная ванная, до краев наполненная водой.
Хинеус стоял перед этой женщиной, перед этой ванной с бесчувственной Хадисой на руках и понимал, что ладони вспотели, а руки — дрожат.
— Боишься... — вскинула она на него черные фасеточные глаза... — В любом случае твоя роль определена. Ты будешь предателем. Или для сестры, или для семьи… Или для Дайкирии.
— Как вы втянули Дрейка?
Женщина улыбнулась и разгладила вышивку у себя на коленях.
— Этот мальчик сам ко мне пришел. Хотел власти, и я просто исполнила его желание.
— Он погиб.
— Он все равно погиб бы. Вот в этой купели. — Она поднялась и коснулась пальцами высокого мраморного бортика. — Энергия — это единственное, что мне нужно.
— Зачем?
— Все как всегда, Хинеус. — Она зачерпнула ладонью воду и погрустнела. — Пресной воды недостаточно, чтобы накормить новорожденных... Ее недостаточно даже для того, чтобы зачать. Мы умираем, ячейка за ячейкой, стеснённые глупыми правилами, не в силах пользоваться собственным домом и собственным источником. Нас выплевывает, не родившимися и безмозглыми, во внешний мир, отрывая от Улья и топя во смраде, как слепых котят. Думаешь, хоть одна мать пожелает такой участи своим детям? Даже если их много, даже если мы все — одно сознание. А тем временем чужие дети испивают из нашего же Источника последние крохи… Развиваются и живут, спокойно плодясь при этом...
Она неожиданно склонилась перед ним, упав на колени:
— Я дарую тебе копию твоей сестры, только прошу… Отдай мне ее сейчас... Отдай силу, которую она забрала у Дрейка.
Откровение женщины поразило до глубины сердца. Бессмысленность их общего положения— еще больше. Отчаяние застрявших на границе между жизнью и смертью людей.
Сравнить с чем-либо ее боль он не мог. Однако насколько важна была эта сила, что вырождающийся Улей так отчаянно бросал свои последние силы за горстку энергии. Каково это — идти на смерть для того, чтобы кто-то смог родиться.
Насколько это схоже с жертвоприношением родного человека в угоду чужим прихотям? Ответа не было в равной степени ни на один из вопросов. Она была права. Роль Хинеуса — стать предателем. Для сестры, для семьи и для Дайкирии в равной степени. Потому что дать ей выжить через смерть — это навести тень на семью... А дать Улью силу — все равно, что показать зубы владыке.
Слабая надежда, что никто ни о чем не узнает, все равно теплилась внутри.
— Я обещала взять этот грех на себя ... — выдохнула женщина.
Тело сковало чужой мыслью, как и тогда, в его кабинете. Боль пронзила каждую клетку, выворачивая наизнанку. Вот только Улей больше не желал информации, он управлял, мастерски играя электрическими сигналами на его нервах. Под пристальным взглядом фасеточных глаз Кирин плакал и медленно опустил сестру в купель, до последнего удерживая ее голову. Разряд прошелся по поверхности воды. По полу и по стенам простелились энергетические грани печати. Хадиса судорожно дернулась, распахнула некогда серые глаза, светящиеся теперь белоснежным светом. Энергетические завитки прочертили ее кожу, вырисовывая каждый сосуд под ней. А после десятки призрачных рук утянули ее под воду.
Поверхность переполненной купели покрылась плотной энергетической пленкой, не выпуская наружу. Девичьи ладони бились о нее, скользили по ней, упирались… Без результата. Хотелось коснуться этих ладоней, выдернуть ее назад и дать надышаться воздуха. Но собственное тело не двигалось, скованное чужой силой. Черные блёстки мерцали вокруг него плотным коконом, и казалось, он превратился в живую статую орущего Многоликого.
Он видел, как она наконец прорывает силовую пленку. Красивые нежные ладони, которые ловят его собственные безвольные руки, что погружаются в воду и удерживают ее там. Он чувствовал, как слабеют пальцы Хадисы, и как последний пузырь воздуха вырывается из ее рта. Владыка мог быть доволен беспрекословной послушностью своих подчиненных. Хинеус Кирин понимал, что все, что сейчас видят его глаза, и то, что делают его подконтрольные чужой воле руки, станет развлечением для этого старика. Вот только выбор, дарованный Ульем, останется за кадром, утешением его персональной надежды на справедливость.
— Спой ей, — тихо прошептала женщина, когда борьба стала бессмысленной. — Ты же пел ей колыбельные.
Кирин вздрогнул, но оторвать глаз от жуткой картины не мог. Тело его сестры замерло, покрытое сотнями мелких светящихся завитков. Они гасли один за другим, выкачивая последние энергетические крупицы.
Собственные ладони наконец послушно сжались в кулаки.
— Спой… — снова повторилась женщина. — Она успокоится и ляжет в черную колыбель без страха.
— Если вы могли запихнуть сюда любое тело… почему так и не сделали… — не слыша ее просьбы, прошептал Кирин. Холодный разум все еще трепыхался, стараясь думать о чем угодно, только не о произошедшем.
— Смысл? — Она была предельно серьезна. — Жалкие крохи… Энергия Максимилиана слишком долго собиралась, чтобы напоить систему по полной… Очень долго. Если бы Хадиса его не убила — сейчас здесь лежал бы он. Одинокий и абсолютно никому не нужный... Пропавший без вести...
И, словно последний аргумент, купель лопнула, распадаясь на части. Вода схлынула.
— Бери ее и уходи, Хинеус… Сними номер в гостинице и выпей. Пошли сообщение в Академию об эвакуации и жди... Больше ты ничего не сможешь сделать.
Очнулся Кирин уже едучи в машине, все так же удерживая голову Хадисы у себя на коленях и бессмысленно поглаживая мокрые пряди. Память была безжалостно искромсана, оставив на обозрение лишь жалкие крохи убийства, совершенного собственными руками.
* * *
Стук в дверь был неожиданный. Напрягшись, Кирин отворил ее и мутным взглядом уставился на посетителя. Звездунов, как всегда, был в костюме. На голове была нахлобучена шляпа, на носу — темные очки.
— Выглядишь, как заказной убийца, — выдал он, пропуская гостя внутрь.
Молча сняв очки, Звездунов оценил обстановку гостиничного номера, ополовиненную бутылку коньяка, плотно зашторенные окна. На диване валялось одеяло и подушка, а в единственном кресле явно коротал последний час сам Хинеус. Бросив очки на стол, он вытащил из бара второй положенный стакан и плеснул коньяка.
— Пришел составить компанию? — вскинул брови Хинеус.
— Ты же заказывал собутыльника… Борин знатно повеселилась запросу, как и предложенной эвакуации, — кивнул он, опрокидывая стакан и глотая обжигающую жидкость. — Дрянь, однако.
Хинеус молча опустился в облюбованное кресло и допил свою порцию. Звездунов присел на диван, не спрашивая позволения и сдвигая постельное белье в сторону. Широко расставив ноги и оперевшись на них локтями, он задумчиво смотрел на бывшего сослуживца.
Молчание затягивалось, но никто из них говорить не спешил.
Хинеус продолжал упиваться, а Звездунов следил за ним, словно за главным героем спектакля.
— Почему твоя сестра уверена, что ты инкуб? — спросил наконец Звездунов.
Хинеус покосился на него пьяными глазами и усмехнулся. Его пошатывало...
— А надо было ей сказать, что это она устроила оргию, в свои чудесные тринадцать? — Он опять потянулся за бутылкой, но в последний момент передумал. — Знаешь ли, у нас тогда слишком много людей было в доме... Мать умерла... Похороны, все такое. Пропихнуться негде было несколько дней. Я тогда как раз учебу закончил, впервые домой за пять лет приехал. Весёлый до мрачности денечек выдался, зрелищный.
— Не понимаю, как вы это скрыли от нее.
— Мы не скрыли, просто перевели стрелки и предупредили, что она может сделать то же самое, когда вырастет. Совет все равно прознал. Куратора назначили, пришлось потрудиться, чтобы взять эту должность…
— И вы навешали на нее проклятия? — На самом деле его волновал другой вопрос, и все же ответ он выслушал.
— А ты хоть раз пытался сдержать пробудившегося суккуба? Думаешь, легко выкачать силы у демона. А она все возвращается назад, словно ничего и не делали. Хадиса даже не помнит этого... Не вспомнит... больше.
Что-то страшное проскользнуло в его голосе, заставившее Звездунова напрячься.
— Где она?
— В спальне.
Октопус нахмурился, после поспешно встал и распахнул полуприкрытые двери. Хадиса действительно была там. Лежащая на кровати во влажной академической форме. Ее серые губы и бледная до синевы кожа наталкивали на определенные мысли.
— Я хотел, чтобы она осталась учиться на твоём факультете. У нее были качества, но… Он сказал: жизнь за жизнь. Так, словно жизнь какого-то больного на голову ушлепка стоит жизни моей Хадисы, или жизни всей моей семьи.
Желваки начали играть на лице Октопуса. Он слушал молча, одновременно пытаясь нащупать пульс, и безнадежно понимал, что тело успело остыть.
— И теперь мне предстоит помпезно предоставить доказательство ее смерти во дворце. Больной старый ублюдок...
Хинеус скривился. Из его памяти успел исчезнуть Храм и обещание Великой Матери. Развеялось зернышко, дарованное как доказательство их соглашения. Стерлась упавшая на колени женщина, умеющая надеть любое лицо и молящая о содействии. Октопус отобрал у него бутылку, а после тяжело склонил голову, спрятав лицо в ладонях. Пьяная речь Кирина не укладывалась в его голове, хотя была предельно четкой и объясняющей сложившуюся ситуацию…
Где-то в Академии в это же время Рубин самозабвенно раз за разом впечатывал рожу Влада в стену, осыпая проклятиями. Мухотряскин уже давно не дергался, болтая поломанной шеей исключительно по инерции. Староста, поведавший сводному брату о велении отца, наблюдал за экзекуцией молча и с несвойственным ему наслаждением, не забывая при этом удерживать энергетический барьер, не пропускающий к ним озадаченных происходящим Ананьева и Виртуозова.
Жизнь за жизнь, как говорил их отец. Это всегда равноценная плата.
Горр тоже ходил вокруг барьера, спрятав руки в карманы и мусоля пальцами свой артефакт. Нужен ли ему такой неожиданно объявившийся отец и такие братья?
Ответа на это не было.
Улей же дрожал в предвкушении. Их энергетические каналы впервые за много десятков лет были наполнены под завязку. Где-то глубоко под землей, в ухоженных стенах выздоровевшей энергетической матки, стекали молочные капли, растрескивались коконы, выпуская на свободу жизнеспособные личинки. Похожие на друг друга как две капли воды девушки заботливо ловили их и укладывали в мягкие шелковые ячейки дозревать, связывая свежие новорожденные энергетические каналы с системой Улья.
Трупный запах Зоны препятствий неожиданно превратился в нежное благоухание цветов, а временной сдвиг наконец приходил в норму.
Жизнь Улья тоже приходила в норму. А вместе с ней дало росток маленькое зернышко, обещанное Хинеусу Кирину в подарок. Пройдет десяток часов… и все встанет на свои места. Источник засияет с новой силой, аномалия примет свой изначальный вид и уйдет далеко под землю. Высшая академия демонизма и магии в один момент прекратит свое существование, вернув в энерготок все, что отобрала.
Пройдет немало времени, прежде чем страсти улягутся, и Хинеус снова сможет увидеть любимую сестру, но это будет уже совсем другая история.
@темы: Кодекс Хранителя